Сталин кивнул. Трудно было понять, что это могло означать: несогласие с действиями начальника лагеря или, наоборот, понимание создавшейся ситуации. Облако густого темно-серого дыма вновь окутало голову вождя. Чуток подавшись вперед, он опять вынырнул из-за дыма и небрежным движением предложил Абакумову присесть. Виктор Семенович немедленно воспользовался этим предложением.

— Мне думается, что бунт и побег связаны с прохождением алмазов через этот лагерь. Как вы сами считаете, Виктор Семенович?

— Операция проводилась в строжайшей секретности, товарищ Сталин, — убежденно заверил Абакумов. — Скорее всего это простое совпадение. Я уже выслушал доклад начальника лагеря, он сказал, что грузовик, в котором находился контейнер с алмазами, сгорел дотла.

— А куда же подевались люди, которые охраняли груз?

— Двое из «Трех толстяков» погибли во время восстания заключенных, а третий, майор, руководитель группы, был ранен. Трое спецкурьеров, которые забрали груз, сгорели в машине. Их тела опознаны.

— Почему же они погибли?

— Грузовик был заминирован, таковы инструкции. В случае нападения на курьеров груз должен был быть уничтожен.

— Сколько заключенных бежало из лагеря?

— Около трехсот человек.

Сталин неодобрительно покачал головой.

— Это много.

— Много, товарищ Сталин, — вздохнув, согласился Абакумов.

— Со всем этим делом нужно разобраться самым тщательным образом. — Сталин слегка постучал трубкой по столу.

— Слушаюсь, товарищ Сталин, — Абакумов попытался подняться.

Иосиф Виссарионович протестующе махнул рукой.

— Сидите. И еще вот что… Война окончена, но всех беглецов надлежит наказать по законам военного времени. Слишком дорого обошлось для нас их… баловство!

— Слушаюсь, товарищ Сталин!

Выдержав значительную паузу, Сталин продолжил:

— Пропажа такого количества алмазов для нас очень большая потеря. А обязательства перед союзниками остались, и их нужно выполнять. Не далее как сегодня у меня был неприятный разговор с Черчиллем…

— Понимаю, товарищ Сталин.

— Ничего вы не понимаете, товарищ Абакумов! Я хочу сказать, что такие вещи не исчезают бесследно. — Иосиф Виссарионович строго посмотрел на Абакумова. — Так что рано или поздно алмазы обязательно объявятся. Вы согласны с этим?

— Всецело разделяю ваше мнение, товарищ Сталин, — убежденно заверил вождя Виктор Семенович.

— Это дело никогда не должно быть закрыто. Никогда!

Задернув занавески, Илья Горовой достал из шкафа шкатулку и вытащил из нее крупный прозрачный камень.

Алмаз «Султан» являлся семейной драгоценностью. Он был талисманом для трех поколений, и расставаться с ним было жаль. Крупный, с блестящими треугольными гранями, он удобно лежал в руке, и Илья Горовой жгуче испытывал потребность прикасаться к его гладким прохладным граням. От драгоценного камня исходила какая-то целительная сила, достаточно было подержать алмаз в руках, как любая усталость мгновенно пропадала. Но держать его дальше в квартире было рискованно. Илья всю жизнь привык полагаться на чутье, а оно подсказывало ему, что в скором времени к нему могут нагрянуть с обыском, и утаенный алмаз станет дополнительным и весьма серьезным поводом для обвинений.

Камень следовало перепрятать, схоронить в более надежном месте. После мучительных размышлений Горовой решил обратиться к своему двоюродному брату Абраму Зальцеру, занимающемуся в Свердловске ювелирным делом. У того в подобных делах был большой опыт. Пусть подержит алмаз у себя год-другой, а когда все утрясется, тогда его можно будет забрать.

Сложность заключалась в том, что в связи с военным положением были отменены все отпуска, а потому следовало найти вескую причину, чтобы съездить в Свердловск. И скоро такая отыскалась — из Москвы эвакуировали электротехнический завод, а потому он и поехал на Средний Урал в качестве проверяющего.

И сразу с вокзала, кое-как объяснив причину своей отлучки, Илья направился в ювелирную мастерскую, к своему двоюродному брату.

В последний раз он был здесь четыре года назад, перед самой войной. Он отметил, что в мастерской мало что изменилось, прежними оставались даже обои. Правда, обновилось оборудование, появились новые станки для шлифовки, причем немецкие, трофейные, что давало основание предположить, что Абрам Зальцер имеет солидные заказы и пользуется покровительством весьма влиятельных особ.

Увидев вошедшего Илью, Абрам вышел из-за шлифовального круга и, всплеснув руками, воскликнул:

— Посмотрите на этого человека! Ведь это и есть мой двоюродный брат?! Что же такое должно было произойти, чтобы он пришел ко мне в гости? Может быть, он принес мне хороший камень?

Кузены обнялись. На висках у Абрама за эти годы появилась густая седина, так что внешнее благополучие могло оказаться просто ложным, война обязательно прошла и через его мастерскую.

— Знаешь, ты угадал. У нас с тобой будет время, чтобы посидеть и потолковать, а пока давай взгляни-ка сюда.

Приоткрыв бархатную коробочку, в которой лежал алмаз, Горовой протянул ее Абраму. Его кузен был из тех людей, которых трудно чем-либо удивить, однако даже он крякнул от изумления.

— Ах как хорош! Более совершенный камень трудно даже представить. Это и есть тот самый «Султан»?

— Да.

— Кажется, он достался тебе от отца? — внимательно посмотрел Абрам на брата.

— Все так.

— Не в укор тебе будет сказано, но почему ты его раньше не показал мне? — мягко упрекнул Илью кузен.

— Случая как-то не представлялось.

— И что ты хочешь с ним делать… Продать?

Горовой отрицательно покачал головой.

— Через несколько дней я отправляюсь в Ялту.

— О! — уважительно протянул Зальцер. — Вижу, что мой брат хорошо устроился.

Горовой усмехнулся:

— Надеюсь, что это так… Я хочу, чтобы алмаз полежал у тебя некоторое время. У меня какое-то нехорошее предчувствие, а когда все утрясется, я его заберу.

Зальцер задумчиво покачал головой:

— Значит, ты хочешь, чтобы я его припрятал?

Заметив в глазах кузена алчный блеск, Горовой твердо предупредил:

— Только не надо уговаривать меня продать алмаз. Этот камень не предмет торга. Я отдаю тебе его на хранение.

Абрам Зальцер печально вздохнул.

— Оставь мне хотя бы надежду, что когда-нибудь ты захочешь продать его за приличные деньги.

Горовой усмехнулся:

— Хорошо. Обещаю, что если я кому-то и продам этот алмаз, так только тебе.