— Поклянись, папа, что ты не отдашь моего сына Ермолаеву, — но в ответ тишина, которая сродни смерти.

Старик все ближе. Уже отсюда вижу его мерзкую довольную физиономию победителя!

— Папа, умоляю, скажи, что не отдашь ему своего внука! — глотая слезы и прижимая к себе как можно крепче сына, срываюсь, глядя как Ермолаев с каждой секундой приближается. Горский кивает, но этого мало! Черт! Как же этого мало, чтобы отпустить сына от себя.

И вдруг ощущаю тепло и слышу родной голос близко-близко.

— Я спрячу его. Обещаю! — Тимур крепко прижимает нас с сыном к себе и тихо шепчет так, чтобы слышала только я. — Ермолаев даже пальцем к нему не притронется. Клянусь! Пожалуйста, поверь! А сейчас пусть оба думают, что все идет по плану.

Тимур перехватывает сына, но я никак не могу его отпустить.

— Нет! Нет! Нет! — цепляюсь за его ладошки, курточку, милый рюкзачок с медвежонком, вдыхаю его родной запах, без которого просто умру. Я слабачка! Не могу его отпустить! Их обоих отпустить не могу… Но отдать в руки Ермолаева тем более.

Целую Тимошку в щечки, в носик, шепчу ему, как люблю, прошу слушаться Тимура и не плакать, а у самой нет на лице ни миллиметра сухой кожи. Черниговский тоже бесперстанно бормочет, что любит, что не предаст, что защитит. Все, что мне остается — верить…

В эту секунду мы втроем единое целое: двое влюбленных дураков, держащих в руках наше самое большое общее счастье. Но уже в следующее мгновение " мы" распадаемся вновь.

Не дышу. Смотрю, как прижав к груди сына, спрятав его за своей спиной, Тимур удаляется вглубь здания, чтобы уже меньше, чем через час улететь с ним за тысячи километров от меня, от Горского, от Ермолаева. Молю Всевышнего, чтобы помог им. И только когда их силуэты исчезают в зоне паспортного контроля, возвращаю взгляд к отцу. Сейчас я уверена в одном: лимит на прощение этого человека у меня иссяк.

— Ненавижу, — глядя в его арктические глаза, пересохшими губами произношу так, чтобы услышал. — Как же сильно я тебя ненавижу!

— Так надо, — решительно заявляет Горский и переводит взгляд за мою спину.

Ермолаев. Его приближение я практически ощущаю кожей. Вот только уже не боюсь. Тимошка в безопасности, остальное неважно.

— Смотрю, мой внук все же образумился. Сам или ты, Коленька, помог? — скрипучий старческий голос раздражает слух. — Хотя какая разница. Сделка есть сделка, дорогой мой. Все как и договаривались: мальчонка в обмен на Миронова и отсрочку в неделю.

Закрываю глаза и проваливаюсь в пустоту: Горский не спрятал моего сына от монстра, он продал его за неделю своей свободы!

Третий день сидела в маленькой квартире на окраине Милана. В одной клетке с ненавистным монстром. С поддельными документами, без денег и в полной зависимости от человека, которого когда-то считала своим отцом.

Я не знала, где находился Тимур и мой мальчик. Я не знала, что с Мироновым. Я не знала, как мне жить дальше. И стоило ли вообще.

Из комнаты, в которой не так давно я обнимала сына, старалась не выходить. Лишний раз встречаться с Горским было выше моих сил. Все равно ничего нового я не могла от него услышать:

" С Тимом все хорошо. Он в безопасности."

" Да, я знаю, где они. "

" Нет, не скажу, чтобы глупостей не наделала"

" Миронова скоро найдем. Не переживай."

" Иначе было нельзя, да пойми ты уже наконец."

Ни одного " прости", ни грамма сожаления или раскаяния во взгляде. За эти три дня я узнала, кто такой Горский. Тот Горский, от которого прятал меня Миронов и Соболев. Тот Горский, которого боялся и ненавидел весь город.

Это серое утро мало чем отличалось от двух предыдущих. В руках сжимала мобильный, страшась пропустить звонок от Тимура. Как дурочка, до последнего верила, что он вот-вот позвонит. Его же номер был вне зоны доступа все это время. Только одно смс через несколько часов после вылета немного согревало и помогало не терять надежды.

" Все хорошо. Дед нас не найдет. Позвоню, как буду уверен в безопасности."

Стук в дверь вернул в настоящее. Горский. Но мне было все равно.

— Есть разговор, дочка, — доносится с другого конца комнаты.

Не поднимая глаз, не поворачивая головы, хотела чтобы он испарился. Но Горский бесцеремонно зашел внутрь и сел рядом.

— Миронова нашли, — выдохнул он, а я замерла.

Ермолаев со своими людьми улетел в тот же день, когда и Тимур, правда, другим рейсом. Абсолютно уверенный в том, что Черниговский выполнил свою часть сделки и везет правнука прямиком в его лапы, старик бросил Гену, но где и в каком состоянии никто не знал. Три дня. Три долгих дня Горский не мог его найти.

— Что с ним? — повернулась к отцу и впервые за это время посмотрела ему в глаза. Мутные, уставшие, болезненные.

— Все нормально, Ксюш, — ответил тот и на лице появилось легкое подобие улыбки, — он в больнице. Травма головы. Несколько дней был в отключке, но сейчас пришел в себя. Главное, что нашли. Теперь откачаем, будет, как новенький.

— Можно к нему? — не надеясь ни на что, спросила Горского.

— Нужно, собирайся.

Современный медицинский центр. Светлая палата, больше похожая на номер в хорошем отеле. И только повязка на голове Гены, да капельница, стоящая рядом с кроватью, выдавала больничные стены.

Миронов встретил меня теплым, родным взглядом и искренней улыбкой, от которой в уголках его глаз образовались такие привычные морщинки. Чувствовала себя до безумия виноватой перед ним. Смотрела на этого большого, сильного и такого любимого мужчину и не понимала, за что Бог послал его мне: моего защитника, моего ангела-хранителя.

По сути, совершенно чужой человек, но именно он смог привнести в мою жизнь любовь и заботу, которых лишил Горский. Третий раз на грани жизни и смерти Миронов попадал в больницу из-за меня. И глядя на него сейчас, так хотелось пообещать, что последний.

— Ксюх, ну ты чего раскуксилась? — бодрым голосом произнес Гена, подходя ближе и вытирая с моих щек непрошенные слезы. — Все со мной нормально, не переживай! И прости меня, что не справился, не увел от тебя беды.

— Это ты меня прости, опять из — за меня ты в больнице, — всхлипнула в ответ и несмело попыталась его обнять: не знала, как сильно он пострадал и не хотела причинить боль своими неловкими движениями.

— Иди ко мне, — притянул к себе Миронов, — Не сломаешь, глупышка!

— Гена, если оклемался, завтра с Ксюшей домой! — холодным тоном разрушил теплоту нашей встречи отец, как будто не мог подождать хотя бы пару минут. Напряжение, отступившее на миг, вновь вернулось.

Миронов это почувствовал тоже. Было видно, что подобное поведение отца его раздражало ни чуть не меньше.