— Не в прямом, конечно. Хотя, может быть, и в прямом… — Он вздохнул, как видно, собираясь с духом и продолжил: — Еще в школе я серьезно занимался спортом, борьбой. Он же предпочитал просиживать над книгами и за старой печатной машинкой, он писал стихи и рассказы, но почти никому их не показывал, кроме меня и своей мамы, которую очень любил. У него был настоящий талант, он мог бы стать неплохим писателем или поэтом, и я уговаривал его попробовать напечататься, показать свои произведения знающим людям, которые могут помочь. Я даже нашел таких людей. Но он отказывался наотрез, мы даже поссорились из-за этого. Я не понимал его. Его вообще многие считали странным, не от мира сего, чокнутым. Но это те, кто не знал его близко. Он казался очень замкнутым, нелюдимым, но это для тех, кто мало знал его. С теми же, кого он впустил в свою душу, он мог быть самым веселым, шебутным и остроумным человеком на свете. Когда он был в ударе, то мог так рассмешить, что все вокруг стонали от смеха и падали со стульев. Но таких людей было немного, очень немного. И в их числе был я. Вообще мы были очень разные, с одной стороны. Но с другой — очень похожи, это трудно объяснить, но тем не менее это так. Я приставал к нему, пытаясь затащить в спортивную секцию, убеждал, что настоящий мужчина должен быть сильным физически, уметь постоять за себя и что борьба — это не просто примитивная драка и демонстрация физической силы, но прежде всего целая философия… Короче, я так достал его, что в конце концов он все же поддался моим уговорам и решил заняться борьбой. Сам же он был физически слабый, худой, а я решил сделать из него супермена. Меня увлек процесс. И его самого тоже, хотя поначалу он не проявлял большой охоты и уверял меня, что у него ничего не получится и мы только зря тратим время. Но вскоре он увлекся и, к моему удивлению, начал быстро делать успехи. Я даже не ожидал. Все шло нормально, до тех пор, пока все это не оборвалось — и его успехи, и его жизнь… Трагически и нелепо. Во время одной из тренировок он получил серьезную травму, несовместимую с жизнью, сломал шею во время неудачного броска вперед.

— Он умер сразу? — мой голос от волнения стал хриплым.

— Нет. Он жил еще несколько дней, находясь в реанимации. Но всем уже было ясно, что надежды нет. Я приходил туда и просиживал часами в больничном коридоре, пока меня оттуда не выгоняли. Тогда я шел в больничный сквер и сидел там на скамейке. К нему меня, конечно, не пускали, хотя я очень просил разрешить мне хотя бы на минутку увидеть его, пытался проникнуть обманом, но меня ловили, делали выговор и выгоняли, но я снова проникал в здание и снова ждал, надеялся. На чудо… А однажды я сидел в этом самом сквере, потому что из здания меня в очередной раз выкинули, было холодно, я весь продрог в легкой курточке, накрапывал дождь, но я ничего не замечал. Просто сидел, опустив голову, и не двигался. И вдруг я почувствовал, как кто-то присел рядом со мной, даже не увидел, а именно почувствовал. Я обернулся и увидел его мать… Я оцепенел и не мог сказать ни слова. Я чувствовал себя виноватым перед ней, ведь это я отнял у нее сына. Я смотрел на нее, и мне казалось, что она должна ненавидеть меня, ведь это я виноват в том, что случилось с Алексеем. Так я ей и сказал, не помню дословно, но смысл такой. А она посмотрела на меня, и знаешь, что она сделала?

Он задал этот вопрос скорее всего самому себе и не ждал не него ответа, но я все же спросила:

— Что же?

— Она сняла с себя пальто, как сейчас помню, синее пальто, с золотыми пуговицами и меховым воротником, и заботливо накинула мне на плечи. «Ты совсем замерз, — сказала она, — тебе надо согреться, а то простудишься». И тогда я не выдержал, хотя до тех пор держался, я зарыдал и как ребенок уткнулся в ее плечо, словно ища у нее защиты и помощи. А она гладила меня по голове и утешала. Не помню точно, но она говорила, что все будет хорошо, что я ни в чем не виноват, что я хороший мальчик и она желает мне только добра и счастья. И это говорила женщина, теряющая единственного любимого сына, которого она вырастила одна и который был для нее всем в этой жизни! А теперь, теперь история повторяется. Хотя и несколько измененная. Я снова потерял друга, и в его смерти виноват я… — Он замолчал и, откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза, как будто вдруг почувствовал смертельную усталость.

Я больше не могла сдерживаться. Я вскочила с места и, подбежав к нему, присела на подлокотник кресла.

— Но это же совсем другое! На этот раз вашей вины нет. Ни капли. Виноват тот подонок, который убил Элю. Как же я его ненавижу! Я бы сама его убила, своими руками! Вы не должны себя обвинять. Вы тут ни при чем. Да и тогда, в той давней трагедии, тоже не было вашей вины. Это был несчастный случай, ужасный несчастный случай. Вы не виноваты, ни в чем, ни в чем! — Я порывисто схватила его руку и прижала к своей груди.

— Понимаю, ты хочешь меня утешить, — слабо улыбнулся он. — Спасибо тебе, но не стоит. Я справлюсь сам. Я не знаю, почему и зачем рассказал тебе эту печальную историю. Просто вдруг мне захотелось поделиться. Наверное, не следовало этого делать.

Он попытался вынуть свою руку из моей руки, но я не позволила. Я крепко сжимала его горячие пальцы. У меня больше не было сил скрывать свои чувства.

— Нет, нет, стоило! — заорала я, как ненормальная. — И я рада, рада, что вы открылись мне. Ведь я так мало о вас знаю, совсем ничего. Но мне надо знать больше. Я хочу все о вас знать, все! Я хочу, чтобы вы делились со мной всем, что вас мучает и тревожит. Я знаю, вы сильный, мужественный, умный, вы многого в жизни добились, а я слабая и глупая, я ничего еще не сделала такого, за что меня можно было бы уважать.

Он хотел что-то возразить, но я не позволила:

— Нет-нет, пожалуйста, дайте мне сказать, я больше не могу держать это в себе. Я сойду с ума, если не скажу вам, что… — Я запнулась, мне не хватало дыхания. Как трудно произнести эти три коротких слова, совсем простых и до дыр затертых, опошленных, банальных, но все равно самых лучших и важных на свете, самых необходимых! Без которых ничто не имеет смысла, ничто и никто… И я сказала их, собрав все свои силы, зажмурилась и произнесла:

— Я люблю вас!

И тут же испуганно замерла, ожидая, что будет. Засмеется он, рассердится или прочитает мне лекцию о том, как должны вести себя маленькие примерные девочки? Но он молчал. И это молчание было невыносимо. Я не решалась открыть глаза, понимая, что должна уйти. Молчание ведь тоже ответ. Самый красноречивый ответ. Я хотела уйти, но не могла заставить себя открыть глаза. Но как же мне уйти с закрытыми глазами? Я же ничего не увижу. Но может, это даже к лучшему, что я не увижу его лица, на котором он пытается скрыть усмешку, жалость или осуждение? Маленькая, глупенькая дурочка, куда тебя занесло? Как ты посмела? Я почувствовала, как по моим горящим щекам текут слезы. Я ощущала кожей их соленую прохладную влагу. И вдруг… я почувствовала, как чьи-то губы прикасаются к ним и осушают их, пьют, словно родниковую воду или молодое вино. Как эти губы нежно, почти невесомо касаются моего лица, лба, щек, подбородка, моих полураскрытых губ, легко щекочут кончики ресниц. Я вздохнула, вздохнула полной грудью и заплакала, сладко и глубоко, не стесняясь этих слез. Я спрятала лицо у него на груди и плакала. И эти слезы словно смывали из моей души все плохое и страшное, все дурное, что случилось со мной, все сомнения, тревоги, печали, все оставалось позади, за границей этих слез. Словно бурные воды реки, они уносили с собой все плохое. Впереди было только хорошее. Я верила в это. Я знала это. И ничто не могло помешать мне стать счастливой. Несмотря ни на что. Никто и ничто…