Дежурный буйствовал, бушевал. Сначала потребовал разбудить старшину, потом замкомвзводов. Ну, а потом уже и всю роту.

Ничего не понимая, все построились на «взлетке», старшина провел перекличку. Все на месте.

Во время поверки дежурный по училищу ходил вдоль строя, пытаясь опознать, кто же там парашютировался в темноте. Не смог.

Потом обратился с пламенной речью, призывая выйти добровольно самовольщиков. Ага! Ищи дурака!

Кто-то уже не выдержал:

— Товарищ подполковник! Вы завтра днем спать будете, а мы учиться целый день! Ну, не ходят в нашей роте в самоходы. Вы в соседней роте спросите. Может, это они ходили?

— Ага! Они это могут!

— Нас постоянно путают.

— Точно! Они ходят в самоходы, а нас проверяют. Их проверьте, товарищ подполковник!

— А, может, вы сами в темноте трубы развалили, споткнулись, а на нас сейчас все свалить желаете?

Дежурный аж подпрыгнул на месте. Но ничего он не мог ни сделать, ни сказать. Нет самоходчиков, а трубы раскатаны. Радченко за такие вещи по голове не погладит!

Поорав еще минут десять, дежурный удалился. А Сакаев с Ивановым еще несколько дней ходили в конце строя походкой Паниковского, заботливо поддерживая друг друга.

Вся рота тихо смеялась над ними, ничего не говоря офицерам. Те пытались учинить разбор полетов, но так как нечего было предъявить, то и разбора не получилось. По указанию комбата, с каждой роты выделили курсантов, и они закатили раскатившиеся трубы назад.

Сакаев пытался сослаться на слабое здоровье, но его с Ивановым быстро отрядили в команду. Никто не заставлял идти во второй раз. Тогда бы и трубы были на месте.

На этом злоключения Ильгиза не закончились. Через неделю, когда колени зажили, и походка перестала быть вихляющей, как у старой шлюхи из портового города, курсант Сакаев снова отправился в ночной поход к своей даме сердца. Снова связка простыней, три человека держат простыни… И опять дежурный по училищу в засаде…

И… это уже не смешно. Но Сакаев бросает простыню и… опять падает. На этот раз падает в полной темноте на колени.

Дежурный с криком: «Стой! Стрелять буду!» бросается за ним. Дежурный вытаскивает пистолет!

Но Сакаев непрост! Его так просто не возьмешь, даже с пистолетом! Он бросается прочь от дежурного. Походка привычно вихляющая. Но! Выучка Земцова она и есть, и никуда не уйдет! Что-что, а бегать мы научились! Ильгиз, подобно зайцу делает круг через малый плац, чипок, автомобильную кафедру, потом становится на свой же след и возвращается в казарму…

И как прежде, врывается в казарму дежурный, а там… тишина. Спит казарма, дневальные мирно трут пол и зеркала в бытовке, очки в туалете уже надраены. Все спят.

Тот кричит что-то невнятное. Оно и понятно, он же не бегает по утрам на физзарядке с капитаном Земцовым. И поэтому не способен на такие длительные забеги!

Снова «Рота! Подъем! Строиться на взлетке! Форма одежды — свободная!»

Курсанты подрываются. Все сонные. Злые. Сколько можно уже по ночам подрывать! Заколебали уже эти дежурные!

Ищите самоходчиков в других ротах. Их дрочите! Задрали уже!

Почти все бурчат под нос, выстраиваясь на поверку. Сакаев давно же раздевшись, взъерошив короткие волосы, с сонным похуистическим видом стоит в строю. Всех проверили. Все на месте. Даже и кого не было, кто-то должен был проорать «Я». Казарма маленькая, на такую «китайскую» роту не рассчитано. Наши взводные офицеры мало, что знали всех курсантов по голосу, подстраховывались, вызывали курсанта, он выходил из строя, и шел в спальное помещение. А этот… Даже, если бы и не было Сакаева, он бы и не понял этого. В ту ночь человек десять было в самоходе. Дежурный еще побегал вдоль строя, вглядываясь в лица, в надежде опознать бегуна. Не нашел. Так и ушел не солоно хлебавши.

У Сакаева не на шутку разболелись колени. Что делать? Тащить в санчасть — дежурный тоже не дурак. Сопоставит все и поймет. Сакаеву для анестезии налили одеколона. Буквально заставили выпить. Он не хотел, но что делать? Надо, Ильгиз, надо! Поутру у него поднялась температура.

Думали — придумали. Когда рота спускалась на физзарядку утром, а на построении присутствовал командир третьего взвода капитан Тропин, то он сам видел, как на лестнице курсант Сакаев поскользнулся и упал. Курсанты его подняли. Лицо бледное, мокрое от пота. Что делать? Конечно же, несколько курсантов подхватили товарища и под руководством командира взвода отнесли в медсанчасть. Ну, а там… Вызвали «Скорую», отвезли в больницу. КОЛЕННЫЕ ЧАШЕЧКИ БЫЛИ СЛОМАНЫ!!! И Сакаев с такими переломами уходил от погони!

Все, кто был в курсе его подвигов, были восхищены и поражены. Ильгиза положили в городскую больницу на две недели. Где этот хитрый курсант-первокурсник познакомился с медсестрой и… закрутил небольшую любовь! Молодец, мужик!

И продолжились самоходы! Если посмотреть с тыльной стороны на здание, то черные полосы от следов — дорожки. От поддонника до низа. Зачастую приходилось подниматься наверх по простыням. Офицеры караулили у входа в казарму или же особо вредный дежурный по роте стоял. Некоторые сержанты из сорок первой роты также старались выслужиться и пытались сдавать самоходчиков из сорок второй роты. Вот такие они люди! Уроды! Чмыри! Гондоны и пидарасы! Не все, конечно, но были, были… Ключко поощрял стукачество, в отличие от ненавидимого нами Земцова.

Как-то утром Земцов построил роту, принял доклад. Скомандовал:

— Курсант Лучшев!

— Я!

— Выйти из строя!

Олег Лучшев из третьего взвода вышел, четко развернулся лицом к строю.

— Так вот, товарищи курсанты! Сегодня курсант Лучшев находился в самовольной отлучке!

— Никак нет, товарищ капитан! — Олег стоял, как рак, красный.

— Я знаю, товарищ курсант! Я констатирую этот факт! Но не я вас поймал! Не командиры взводов вас поймали! А вас заложили! Так, товарищи курсанты! Запомните! Я — ненавижу стукачей! Выйди из строя и доложи при всех! Это — настоящий поступок, а бегать ко мне и закладывать товарищей — стыдно и позорно! Я запрещаю ходить ко мне ябедничать на товарищей! Если узнаю, что кто-то бегает к комбату, замполиту или еще к кому-то, а я узнаю! Накажу сурово! Со всей пролетарской ненавистью и жестокостью! Беспощадно! Вплоть до отчисления из училища! Всем понятно?

— Так точно! — нестройно ответила рота, пораженная тирадой, наполненной гневом Земцовым.

— Не понял. Не слышу. Всем все понятно?

— Так точно! — рота ревела уже.

— Курсант Лучшев!

— Я!

— За слабую строевую подготовку лишаю вас очередного увольнения!

— Есть лишение увольнения! — отдал честь Лучшев.

— Вам все понятно, товарищ курсант?

— Так точно!