Он открывает свой медвежий сейф и извлекает из него точно тот же обед, что и вчера:

– Тебе это полезно.

– Это из-за туризма ты стал почти что качком, хотя раньше был кожа да кости?

Он щурит глаза и окидывает меня долгим взглядом:

– Качком? А я даже не знал.

– Ну конечно, – отвечаю я, чувствуя, как краснеет от жара шея.

Спокойно, Эверхарт. Я слишком близко подхожу к теме слежки за ним с помощью телескопа из моей комнаты, решаю, что зашла слишком далеко, и больше не хочу об этом ничего говорить.

– Прошлой ночью ты так и не полюбовалась звездами, – произносит он после небольшой паузы.

Тьфу ты! Он тоже вспомнил тот случай, когда я за ним шпионила. Какой ужас.

– Ну и ладно, – говорю я ему.

– Обещаю, что сегодня ночью у тебя будет самая замечательная возможность поглазеть на звезды, – говорит он, на несколько мгновений задумывается и прочищает горло. – Я не спросил тебя сегодня, хочешь ли ты и дальше отправиться в Кондор Пик. Станция рейнджеров, о которой мы с тобой говорили, расположилась по ту сторону горы. Мы будем там в полдень. Да, я только что пообещал тебе отличную ночь, чтобы полюбоваться звездами, но если ты хочешь позвонить со станции рейнджеров, чтобы за тобой прислали машину, то…

Ой! Если честно, то я об этом даже не подумала.

– Решение не обязательно принимать прямо сейчас, – продолжает он, – просто подумай и дай мне знать. Чтобы я мог выработать план в зависимости от обстоятельств.

Я киваю, и больше мы об этом не говорим. Лишь молча едим – в основном потому, что я слишком устала, дабы делать за раз сразу два дела. Единственное, что мне еще удается, это жевать. Но к тому времени, когда мы обратно пакуем вещи, семьи туристов уже нет и мы остаемся на плато одни. В этот самый момент я замечаю, что Леннон стучит ногой, будто отбойным молотком. Такое бывает с ним, когда он слишком энергично на чем-нибудь сосредоточивается – например, сдает тесты – или же очень переживает.

Перехватывая мой взгляд, устремленный на его ногу, он тут же перестает ею стучать и вздыхает:

– Глупости это. Нам с тобой надо просто поговорить.

– О чем это ты?

– О прошлой осени. Послушай, я рассказал тебе об отце. А теперь хочу услышать о твоем.

– О моем отце?

Он прищуривается и бросает на меня взгляд:

– Я хочу знать, что он сказал тебе обо мне после вечера выпускников. Думаю, он тебе что-то говорил. И хочу лишь понять, сколько в его словах было правды.

– Что-то я не догоняю, – говорю я, качая головой.

– Что он сказал тебе после вечера выпускников?

Я смотрю на него долгим взглядом:

– Ну… Он лишь попросил меня держаться от тебя подальше. Что для меня будет лучше поставить точку и двигаться дальше, потому что вся эта ситуация… подвергала меня стрессу.

– Это все?

Даже не догадываюсь, что он пытается мне сказать.

– А разве этого мало? Я ничего не говорила ему о… ну, ты понимаешь. Об Эксперименте.

Леннон пристально вглядывается в мое лицо:

– А сам он этот вопрос не поднимал?

– С чего бы это?

Он открывает рот, чтобы ответить, но в следующий момент меняет решение. Дважды. Закусив нижнюю губу и вновь постучав ногой, Леннон наконец говорит:

– Я все пытаюсь понять, почему ты вышвырнула меня из своей жизни и стала встречаться с Андре.

– Но ты кинул меня с той вечеринкой!

– Я послал тебе сообщение.

– Одно-единственное. «Прости». И на том все. Больше тебе мне сказать было нечего. Я потом тысячу раз писала тебе, но ты так и не ответил.

– Ну извини, если я был занят попыткой самоубийства отца.

Мое тело замирает как вкопанное.

– Это было… когда в школе устроили вечер выпускников?

– В тот день случилось много мерзопакостных вещей. В том числе и эта.

– Э-э-э… Ты хочешь рассказать об этом ребятам из класса?

Он неподвижно смотрит на горы вдали с таким видом, будто у них вот-вот отрастут ноги и они уйдут.

– Я потому и спрашиваю тебя об отце. Он ничего не говорил тебе о том, что случилось в тот день в отеле?

– В каком еще отеле?

Леннон закрывает глаза, что-то про себя бормочет и оседает ниже на скамье:

– Ладно, неважно.

– Ну уж нет, так не пойдет, – говорю я, на этот раз раздражаясь, – так точно не пойдет. Ты сам об этом заговорил. Сказал «а» – говори и «б». В каком таком отеле?

Он прикрывает рукой глаза и стонет.

Чем явственно завязывает мою тревогу в несколько узлов. Если Леннон думает, что дела плохи, то, на мой взгляд, ситуация намного хуже, чем я когда-либо могла предположить.

– Не молчи, говори, – упрашиваю его я.

Он сгибает руки в локтях, хлопает ладонями по коленкам, словно собирается встать, но вместо этого делает глубокий вдох и тяжело вздыхает:

– Прошлой осенью наши с тобой отношения… скажем так, изменились. Мы провели Великий Эксперимент.

– Не без моего участия, – напоминаю ему я.

– Мне казалось, что все хорошо. Настолько хорошо, что мы согласились рассказать родителям и появиться на публике как парень и девушка, – говорит он, откидывается на спинку скамейки, сползает ниже и складывает на груди руки. – Похоже, я слишком переусердствовал с важностью этой вечеринки выпускников. Подумал… что тему дружбы мы с тобой закрыли. В деле дружбы мы с тобой были настоящие эксперты. А когда… мы на той скамейке в парке занялись…

– Это не главное, – говорю я, чувствуя, что уши начинают полыхать от жара.

– Да, но это было здорово. Даже не здорово, а прекрасно. Ведь так?

Да, было удивительно. Хотя порой и немного неловко, особенно вначале. Целоваться с лучшим другом странно. Но с другой стороны, нет. А еще очень и очень приятно. Настолько приятно, что я не могу сейчас об этом думать, потому что нервничаю и чувствую себя не в свой тарелке. Нервничаю вообще от всего нашего разговора. Меня, похоже, опять прошибает пот.

Когда я в ответ на его слова нерешительно киваю, он расслабляется.

– Так что все было хорошо. Мы договорились появиться на публике как парень и девушка. Посчитали, что так будет правильно. Но по мере приближения той вечеринки, когда ты стала переживать, не зная, как рассказать обо всем отцу…

У меня начинают слегка неметь пальцы.

– …нет, ты не думай, я тебя не виню. Он человек не самый доброжелательный, и с серьезными вопросами к нему подходить нелегко. Да и потом, ты же сама знаешь – он никогда меня не любил.