проникали содержащиеся в нем микробы. А следовательно, этого можно было избежать. Одним из решений, предложенных Пастером и реализованных Листером, было применение антисептика. Так микроорганизмы можно было уничтожить, предотвратив тем самым их проникновение в рану. В 1867 г. Листер описал это решение в статье «Об антисептическом принципе в хирургической практике». В ней он отмечал, что, как правило, пациенты, перенесшие операцию, умирали не от изначального заболевания и не от постхирургического заживления, а в основном от инфекций, приобретенных как «побочный эффект» оперативного вмешательства. Фактически речь шла о ятрогении[33]. Сам Листер назвал это явление «госпитализм».

Революционный подход Листера состоял в том, чтобы мыть руки перед операцией, стерилизовать инструменты и распылять карболовую кислоту в воздухе вокруг пациента и непосредственно на раны, чтобы предотвратить нагноение (рис. 12.3, 12.4). Листер безустанно продвигал свой спасительный метод. Писал статьи, прочел бесчисленное множество лекций по всей Великобритании и в США, а также устраивал демонстрации для представителей медицинской общественности. Поначалу коллеги, посмеиваясь, отвергали его идеи. Хирурги терпеть не могли карболовую кислоту, потому что она щипала руки и глаза, а стерилизацию инструментов считали трудоемкой и нецелесообразной нагрузкой. К тому же сама идея, что крошечные невидимые глазу организмы могут убить крепкого взрослого человека, казалась неправдоподобной. Но со временем поразительная выживаемость после операций Листера помогла ему убедить скептиков. Его примеру последовали акушеры, и число случаев родильной горячки резко упало. Легитимность методике Листера придала сама королева Виктория, доверив ему вскрыть фурункул у нее под мышкой, а затем, в 1883 г., посвятив Листера в рыцари. Хирургия, к которой раньше прибегали только в экстренных случаях, как к последнему средству, стала обычной процедурой, а микробная теория получила зримое и успешное практическое применение.

Рис. 12.3. В 1871 г. Джозеф Листер использовал этот паровой распылитель карболовой кислоты для антисептической обработки, когда вскрывал фурункул королеве Виктории. Устройство наполняло операционную облаком карболовой кислоты и обеззараживало среду.

Science Museum, London. CC BY 4.0

Рис. 12.4. На иллюстрации 1882 г. показана операция, в ходе которой используют листеровский распылитель карболовой кислоты, прозванный «пыхтящий Билли».

Wellcome Collection, London. CC BY 4.0

Однако «листеризм», как прозвали комплекс мер, предложенный хирургом из Эдинбурга, вскоре столкнулся с научной конкуренцией. Антисептическая методика Листера взяла на вооружение открытия экспериментальной науки микробиологии, сложившейся стараниями Пастера. Тем не менее листеровской методике не хватало выверенности, необходимой, чтобы привести хирургическую практику в соответствие с духом зарождающейся лабораторной науки. Начнем с того, что Листер не проводил опытов, чтобы проверить свои наработки, не вел статистический учет, чтобы оценить эффективность применяемых процедур. Он сделал выводы о пользе карболовой кислоты, исходя из собственного впечатления, что при ее использовании в операционной пациенты благополучно восстанавливаются гораздо чаще. Но строгой проверке новые методы он ни разу не подвергал. Больше того, как мы уже убедились, его распылитель «пыхтящий Билли» был громоздким и выпускал кислое облако, щипавшее глаза, а испытания, которые проводили критики листеровской методики, показывали, что карболовая кислота не такое уж эффективное антисептическое средство.

Но гораздо важнее то, что в 1880-е гг. немецкие хирурги разработали альтернативу антисептике. Их процедура тоже базировалась на микробной теории, но в основе лежали исследования Роберта Коха, а не Луи Пастера. Как и Пастер, Кох интересовался раневыми инфекциями, которые в то время считались формой «брожения». Доказав, что причина нагноения – микробы, Кох отметил важность этого открытия для хирургии. Но ход его рассуждений отличался от соображений Пастера и Листера, а приверженцы Коха, отстаивая преимущества его методики, назвали ее асептикой, в противовес антисептике, предложенной французом и шотландцем.

Асептика взяла за образец научную лабораторию и стремилась перенести ее основополагающие принципы в хирургический кабинет. Условия лаборатории позволяют исследователю полностью контролировать эксперимент, сокращая количество факторов, влияющих на него, и сторонники асептической концепции считали, что хирургам тоже нужно обеспечить возможность контролировать среду операционной, сделав ее полностью искусственной, куда микробы просто не могут проникнуть. Поначалу хирурги, избравшие антисептический метод, нередко оперировали без перчаток, в уличной одежде, на дому у пациентов или в анатомических театрах перед аудиторией, полагаясь лишь на то, что кислотное облако уничтожит все опасные бактерии. Последователи Коха, усвоив уроки, полученные со времени первых антисептических операций 1860-х гг., считали свой метод более научным, поскольку ратовали за технологию стерилизации, которая могла обеспечить хирургам ту же степень контроля, что у ученых в лаборатории.

По сути, антисептическая и асептическая методики хирургии были противоположными стратегиями, хотя обе основывались на микробной теории. В итоге на практике они со временем объединились. К 1890-м гг. хирурги-листерианцы начали стерилизовать инструменты и облачились в перчатки, маски и халаты. Сегодня, через 150 лет после революции Листера, приверженцы асептики назначают пациентам, готовящимся к операции, антибиотики – та же антисептика, только без карболового распылителя. Так что в основу современной концепции операционной легли оба подхода: и тот, что внедрили Пастер с Листером, и тот, что предложил Роберт Кох и его последователи.

«Лабораторная медицина» и врачебная профессия

Пророчество Клода Бернара сбылось: лабораторный стол стал символом новой медицины и источником врачебных знаний. После тысячелетий почитания классических трудов Гиппократа и Галена, после столетней гегемонии больничной палаты медицинской истиной в последней инстанции стала лаборатория с ее масляно-иммерсионными объективами, красителями, чашками Петри и штатом ученых-медиков с ассистентами.

Микробная теория повлияла на врачебную профессию очень сильно. Прежде всего изменилось медицинское образование, которое, следуя немецкой модели, отныне все больше полагалось на лабораторные исследования и фундаментальные науки. В США новый подход одними из первых приняли медицинские школы Пенсильванского университета, Гарвардского, Мичиганского и Университета Джонса Хопкинса. В этих учреждениях медицина разделилась на целый ряд специальных дисциплин: микробиология, паразитология, тропическая медицина, фармакология и бактериология.

Такая суровая подготовка в сочетании с авторитетностью, подкрепленной множеством научных открытий, обеспечила врачам-аллопатам конкурентное преимущество перед другими медицинскими доктринами. В рамках биомедицинской парадигмы медицина стала еще и мощным инструментом приобретения знаний и реализации общественной политики, чем заслужила поддержку государства, фармакологической индустрии и служб здравоохранения.

Микробная теория медленно, но кардинально изменила взаимоотношения врача и пациента. С развитием новых технологий диагностика, выбор лечения и ведение пациентов перестали основываться на едином повествовательном подходе традиционного анамнеза. История болезни свелась к диаграммам с графиками и цифрами, полученными с помощью термометров, микроскопов, стетоскопов и лабораторных анализов. Теперь стратегия зачастую была направлена на лечение конкретного заболевания, которым страдает пациент, а не самого пациента в целом.

Влияние микробной теории на домашний быт

Нэнси Томс в книге «Евангелие от бактерий» подробно описывает, как открытие мира микробов преобразило повседневную жизнь людей. В главе 11 нашей книги рассказано, что первые изменения были инициированы санитарной реформой и ее призывом бороться с грязью и зловонием, потому что они несут угрозу здоровью. В результате появились такие инструменты домашней гигиены, как унитазы, канализация, умывальники и швабры.

В основе перемен, принесенных микробной теорией, лежали иные концепции, чем те, что породили санитарную революцию и антисанитарную теорию болезней. Однако на практике аналогия с семенами и почвой усилила кампанию по борьбе с нечистотами, от которых, согласно санитарной концепции, начиналось гниение и в воздух попадали болезнетворные миазмы. Кроме того, и гигиеническую концепцию, и «микробное евангелие» неустанно доносили до широких масс с помощью газет, журналов, брошюр, циркуляров и публичных лекций. Велись прицельные кампании против конкретных заболеваний, например война с туберкулезом. Под таким давлением рядовые граждане стали воспринимать свои дома как вместилища опасных микробов, которые так и норовят проникнуть в организм, чтобы вызвать болезни. Возникла потребность в реформировании бытовых помещений и правил личной гигиены.

Открытия Пастера и Коха способствовали модификации домов, которая облегчала войну с микробами. Появились герметичные трубопроводы, гидравлические затворы, керамические унитазы и умывальники, плитка в ванной комнате и линолеум на кухонном полу. Эти новшества не имели отношения к предыдущей санитарной кампании по борьбе с грязью, потребность в них сформировала война с микробами и новые стандарты чистоты, которых требовала эта война. Между тем, теперь уже зная о существовании туберкулезной палочки, добросовестные люди стали прикрывать рты, когда кашляли, старались не плеваться