Он не увидит Северьяна.

Его не станет вместе с Севером.

Мысль об этом наполнила его нетерпением.

Он не помнил, когда в последний раз чувствовал себя настолько уверенно.

Приладив свободный конец веревки к крюку, Север с силой дернул за нее, чтобы проверить прочность узла. Вроде бы еще полагалось мылить, но настолько подробное следование народным инструкциям казалось излишним. Затянется, куда ей деваться.

Петля покачивалась на крюке, будто плыла посреди сумрачной кухни, дождь шелестел по жести карниза. Север схватил телефон и дольше обычного выстраивал кадр. Оттуда, из прямоугольника фотографии, отчетливо тянуло холодом.

Еще сильнее приглушив насыщенность, сделав снимок почти черно-белым, он выложил его в «Инстаграм». Подписал отчего-то всплывшими в памяти словами стихотворения Пушкина из школьной программы: «Давно, усталый раб, замыслил я побег».

Будто в иной реальности, сам себе не веря – ни веревке на шее, ни обсыпанному каплями оконному стеклу, в которое смотрел, ни трели дверного звонка, которой уж точно неоткуда было взяться, – Север сосчитал до трех и оттолкнул стул.

Тонкая полоска солнечного света на потолке исчезла так, словно невидимую дверь, сквозь щель в которой она сочилась, захлопнула чья-то неумолимая рука. И сразу зашептало, зарядило сперва чуть слышно, потом все громче и громче, и покатилось вниз по водосточным трубам теперь уже свободно, уверенно, зло. Тревожно пахло нашатырным спиртом, кофе и коньяком. Скрипнул и покачнулся матрас. Даже это незначительное движение вызвало в желудке волну тошноты.

– Веревка оборвалась, – совсем рядом произнес голос Вики. – Ты собирался повеситься на гнилой веревке.

Север попытался ответить, но вместо слов вышло невнятное шипение.

– Тебя спас полицейский. Сказал, друг детства. Зашел совершенно случайно, хотел поговорить про изнанку. Услышал грохот, выбил дверь. Она у нас, оказывается, трухлявая.

Он закрыл глаза и крепко зажмурился, но реальность не желала подчиняться его попытке стать невидимкой.

– Как вся наша жизнь, Север, – сказала Вика. – Как вся наша жизнь.

– Ты-то как?.. – прошептал он на выдохе, теряя остатки сил.

Вика встала и прошлась по комнате.

– Надо думать, ты не делами моими интересуешься. Угу. Я увидела твой пост и позвонила, чтобы убедиться, что ты не идиот. Но увы! Трубку взял этот Влад. Так удивился, когда узнал, что жена. Близкие же вы друзья…

– С-с-с, – сказал Север.

– Понимаю. Это не мое дело.

Он собрался и повторил:

– Не уходи.

– Если я останусь… – Она приблизилась, и он наконец-то ее увидел: с размазанной тушью, покрасневшим носом и косынкой, повязанной вокруг головы. – Ты решишь, что добился своего. У меня есть несколько дней. Потом я уезжаю в Питер. Нашла работу – все то же самое, только декорации другие. Не могу здесь больше… Кстати, Мага согласен повесить твои фотографии в «Яде». Крутая, говорит, идея, чего же он раньше молчал?

Север не моргая смотрел в потолок. Он действительно не сделал максимума, чтобы опустить руки. Между делом и вроде как шуткой перемолвился о выставке с Константином, тот, видимо, даже не понял, насколько это было важно. Хотя что, кроме бара, решает там Константин?

– Нужно будет отобрать снимков пятнадцать и отправить их Маге по электронной почте, он закажет печать, – ровным тоном продолжала воскрешать его Вика. – Даже гонорар заплатит. Тебе все это не будет стоить ни копейки.

Если б мог, Север прямо сейчас вскочил бы и закопался в архивы. Но вместо этого он только поднимал и опускал веки. Это напоминало утро после тяжелой попойки, когда запланированные важные дела идут к чертям просто потому, что ты не в состоянии продрать глаза.

– Ты.

– Что – я? – не поняла Вика.

– Ты выбери.

И это было лучшим решением из возможных. Вика беспристрастна. У нее безукоризненный вкус. И она должна была оставить след во всей этой затее с выставкой, пусть даже меньший, чем могла бы, если б он удосужился хотя бы раз ее поснимать.

– Пойду заварю чай, – сказала Вика. – И принесу тебе куриного бульону. Нет, не капустного, ты не ослышался. Даже лисьего яда туда не добавлю, хоть в это и сложно поверить.

– Ча́йку, – просипел Север. Представил толстую чайку, сидящую, свесив лапы, в ярко-розовой чашке в горошек, улыбнулся и заснул.

Я начал делать кукол для Светика, когда понял, что она еще маленькая и ей не хватает друзей, но потом я как обычно работал на ярмарке и увидел Слоню, она плакала, когда ее мама не купила ей игрушку и очень сильно ее трясла. Мама кричала, что у нее нет денег на игрушку, но у нее в руке была банка пива, и я понял: она солгала насчет денег, чтобы ничего не покупать. Слоня была немного младше Светика, я подумал – если бы только они могли играть вместе! Из-за своего кресла я не мог подойти и успокоить ее, поэтому попросил волонтера позвать Слоню к моему прилавку, чтобы я сделал ей маленький подарок, и она улыбнулась. У меня было много красных ниточек с именами, которые очень мне нравились, они приносили счастье, я покупал деревянные бусины с буквами и сам надевал их на нитку, добавлял разноцветные и получался браслетик, я продавал их за сто рублей, но для Слони собрал ее имя «Снежана» бесплатно.

Паяц очень меня похвалил и сказал, что пора заняться сакреацией, если я хочу, чтобы у моей сестренки появилась настоящая подружка, а не глупые куклы, которых я шил, и я придумал сделать ее Слоней, но для этого мне нужно было, конечно же, найти подходящее туловце, а не матрешку, и ручки, и ножки, которые будут у моей детки, чтобы она могла пить чай и сидеть на кукольном стульчике. Ликачка продавала винтажные ручки, ножки и головы в своем «Инстаграме», но ее туловца не подходили для сакреации, потому что не были пустыми внутри, и Ликачка пообещала заказать для меня другие, только подороже. Я потратил часть своего пособия по инвалидности на это, и открыл магазин с куклами в «Инстаграме», как у Ликачки, чтобы получить немного больше денег на сакреацию в следующем месяце. Я также продавал своих кукол на ярмарках, и мне пришлось работать очень много и придумывать кукол, которых можно быстро сшить и которые понравились бы покупателям.

Паяц сказал, он легко найдет Слоню по браслету и сделает сакреацию, но я должен был принять так много своих препаратов, чтобы Паяц забрал ее и никто ничего не заметил! Я не хотел, чтобы он приводил ее ко мне домой, и он обещал не приводить и сделать так, что ее никогда не найдут, и никто меня не заподозрит – я ведь в коляске. А если заподозрит, то его отправят в дурку, и если даже я сам расскажу кому-нибудь о сакреации, то меня тоже отправят в дурку и я там умру.

Но когда Люс сказала, что меня ищет какой-то двоедушник, стало очень страшно и я сразу принял препараты, чтобы посмотреть, что сделает Паяц, а он ничего не сделал, только написал в моем магазине, что все детки проданы, хотя это неправда, и выковырял людям глаза. Он пошел на корабль, с которого меня сбросил Морячок, и нашел там людей. Он и раньше выковыривал людям глаза, но их не было так много.