Из дневника Изабеллы Дорринг

Никогда в жизни Маркус не закрывал за собой дверь спальни с таким облегчением. Наконец этот мучительный день завершился. Голова болела нещадно.

Миссис Каллен все еще находилась здесь. Он пригласил ее с супругом погостить в замке, и она согласилась, но лишь на одну ночь. Завтра утром они с мужем отправятся в обратный путь: к себе домой, в Ирландию. Маркус налил себе щедрую порцию бренди и упал в кресло – единственное удобное кресло во всем замке.

Мысленно он вновь и вновь возвращался к пережитому за день. Встреча с Кэтрин, которая закончилась совсем не так, как ему бы хотелось, а потом еще и беседа с матерью… Маркус чувствовал себя так, словно его, зрячего, внезапно ослепили, и он бродил по лабиринту, постоянно попадая в тупик и не находя выхода. Хуже того, лабиринт этот менял очертания, нарушая все законы физики и логики, и то, что казалось бесспорным и ясным, превращалось в сомнительное и зыбкое.

Маркус смотрел на огонь, потягивая бренди, надеясь, что алкоголь растопит холодный комок в животе. Надо ехать в Лондон. Там жизнь проще и яснее. В столице Маркус знал, кто он такой, и понимал, чего от него ждут окружающие. Не сказать, чтобы ему нравилось то, что он знал, но, по крайней мере, он не ощущал себя таким беспомощным.

Господи, как же голова болит! Маркус прижал ладонь ко лбу, будто мог таким простым приемом остановить поток мыслей.

Мать, как и тетя, лгали ему. Они выдумали итальянского графа. Однако ложь выполнила свою задачу: матери удалось вырваться на свободу, и она не попала, как многие до и после нее, под беспощадные жернова мельницы сплетен, которую принято называть высшим светом. Странно, но этот придуманный граф и ему, Маркусу, подарил свободу. Та пустышка, что сбежала в Италию, вовсе не являлась его матерью, она была лишь выдумкой, брошенной светским сплетникам на растерзание.

И все же мать призналась в том, что отказалась от сына и, отдав его в чужие руки, даже испытала облегчение.

А как еще она могла поступить? Если бы ей не удалось избавиться от титула герцогини Харт, разве не превратилась бы она со временем в холодную, бездушную оболочку, в которой исчезло все искреннее и доброе? Разве не повторила бы судьбы своих предшественниц? И если бы мать не отдала его, Маркуса, тете Маргарет, у него не было бы Нейта, который так печется о благополучии друга. И дяди Филиппа тоже не было бы.

Мать ни разу ему не написала, однако носит на груди медальон с портретом сына.

Он, Маркус, взрослый мужчина и не нуждается в матери.

Но тогда почему уходит эта извечная сосущая боль в груди, словно затягивается, наполняется плотью старая рана?

Маркус сделал еще глоток. Мать ему нравилась. Он не предполагал, что мать может ему понравиться, но получилось именно так. Маркус неплохо провел время за ужином. И она, и ее муж оказались приятными собеседниками, с ними было интересно поговорить на самые разные темы, более важные, чем те, какие принято обсуждать в приличном обществе.

Маркус допил бренди. Пора спать. Разобраться в своем отношении к происходящему он все равно не сумеет. Крепкий здоровый сон даст отдых уставшей голове, и завтра утром все увидится ярче и четче. Маркус стал снимать сюртук, и вдруг что-то выпало у него из кармана. Ах, да, он совсем забыл о книжице, что нашел в потайном ящике стола. Маркус поднял книжку и поднес ее к свету. Бумага пожелтела и вот-вот готова рассыпаться. Хрупкие страницы были плотно исписаны выцветшими от времени чернилами. Похоже, это дневник. И почерк вроде мужской. И дата…

1617 год.

Господи! Неужели это дневник того самого третьего герцога Харта? Маркус положил его на стол и быстро убрал руки, словно боялся обжечься. Он не хотел знать, какие грязные тайны этот негодяй поверил бумаге.

Или все же хотел?

Третий герцог незримо присутствовал в жизни Маркуса с самого рождения, отбрасывая тень на все происходящее. Может, ему все же следует узнать, о чем думал отравивший ему жизнь тезка, живший двести лет назад? Хотя бы ради того, чтобы понять, что в действительности произошло между предком и проклявшей его род женщиной.

Маркус открыл дневник и прочитал первую запись. Да, это писал его предок. Почерк у него был крупный и размашистый – почерк уверенного в себе человека. Как выяснилось, предок его мало чем отличался от теперешних молодых аристократов: он любил лошадей, интересовался охотой, женщинами и еще всевозможными придворными интригами. Он пространно, не жалея обличительных эпитетов, ругал своего портного и целые две страницы посвятил оперной певице, которую вожделел.

Но написал ли этот тип об Изабелле? Маркус пролистал несколько страниц.

16 апреля 1617 года. Мне следует чаще приезжать в замок. Девушки в Лавсбридже мной восхищаются. Одна хорошенькая простушка преследует меня. Куда бы я ни пошел, она тут как тут. Ее зовут Изабелла Дорринг, а ее отец – ныне покойный – был богатым купцом. Живет она одна, без компаньонки, в доме напротив жилья викария. Думаю, стоит продолжить наше знакомство. Я бы не отказался немного поразвлечься.

Итак, предок его был именно таким, каким Маркус его представлял – законченным негодяем. Только негодяй мог воспользоваться неопытностью деревенской девушки.

«А ты тогда кто?»

Жители Лавсбриджа видят в нем негодяя и распутника. Можно не сомневаться.

Проклятие. Маркус ведь хотел поступить по чести. Сделал Кэтрин предложение. Но, если она ему отказала, какой с него спрос?

Но, когда я ее поцеловал, Кэтрин ответила на мой поцелуй. Наверное, я могу…

Хватит уже строить предположения! Кэтрин заявила, что хочет жить одна, и нужно уважать ее решение.

Но это не означает, что он не может держать руку на пульсе происходящего в деревне. Надо попросить Данли, чтобы тот докладывал ему о том, как все складывается, и, если слухи, вопреки ее прогнозам, не утихнут, он, Маркус, может повторно сделать ей предложение. Тогда, не исключено, она захочет принять его.

Маркус покосился на дневник. Надо бы забросить его подальше. А лучше сжечь.

Если уж он все равно собрался сжечь эту пакость, то можно напоследок и почитать еще немного.

Интересно, к 20 апреля тон третьего герцога Харта поменялся. Теперь он писал о красоте Изабеллы: ее чудных глазах, восхитительных ямочках, соблазнительных формах. Видимо, третий герцог начал влюбляться в нее.

«Вот так штука! Дело дошло до стихов собственного сочинения!»

Маркус быстро перевернул страницу.

События приняли неожиданный оборот. Герцог писал, что его мать не любила Изабеллу. Она считала, что сыну не подходит девушка столь низкого происхождения: ведь Изабелла была купеческой дочерью. По мнению герцогини-матери, будущая герцогиня Харт должна быть аристократического происхождения. Мать запретила герцогу Харту видеться с Изабеллой. Прикинувшись больной, она затащила сына в Лондон и навязала ему девицу, какую выбрала сама: леди Аманду Маннерли, дочь герцога Блендейла, которая, как помнится, и стала впоследствии женой третьего герцога Харта.