– Давай за встречу, – провозгласил Прохор, протягивая Кочкину рюмку.

Пришлось выпить один глоток, но продолжать дружбу с водкой Максим Григорьевич не собирался. Он сослался на то, что за рулем и, дабы хоть как-то поддержать «собутыльника», принялся грызть огурец. Прохора мало что волновало, поразмышляв немного о жизни и запив водку пивом, он уже воспринимал гостя как лучшего другана и вообще не задавался вопросом, зачем тот к нему пришел.

– Работаю от зари до зари, – сказал он, учащенно закивав головой, – весь подъезд только на моих руках и держится. Почетным делом занимаюсь, – он поднял вверх указательный палец, – за что и уважаю себя безмерно. А ты кем работаешь?

– Сантехником, – соврал Кочкин, понимая, что к делу надо переходить как можно скорее. Прохор пьянел очень быстро – это было неожиданно и некстати. Отругав себя за то, что купил водку, а не ограничился только пивом, Максим Григорьевич спросил: – Женат?

– Нет, что я, дурак – жениться! Баб вокруг меня всегда много крутится, но я не размениваюсь, у меня жесткий конкурсный отбор: предпочитаю встречаться с образованными, не люблю глупых. Сейчас, правда, у меня в личной жизни черная полоса. Наверное, со своей зазнобой расставаться буду – больно много о себе мнит, да и истеричная ходит последнее время.

О ком идет речь, можно было не уточнять: Кочкин не сомневался, что зазноба – это Митрохина Татьяна Аркадьевна.

– Пилит? – сочувственно спросил он, глядя, как Прохор опрокидывает в горло уже шестую стопку.

– Еще как пилит! А я, между прочим, человек свободный и сам знаю, что мне делать.

– А отчего же она такая истеричная последнее время? – спросил Кочкин и шумно чихнул – в носу уже так щекотало, что сдерживаться было трудно.

– Ха! Муженек ее бывший свалил за бугор, обзавелся там имуществом и недавно позвонил с известием: мол, тяжело болею и нажитое завещаю сыну и его жене. То есть она ему уже не жена… Я этих нюансов не разбираю и не помню, – Прохор высморкался в кухонное полотенце и отрезал себе брусочек колбасы, – смысл-то в том, что Таньке моей ничего не обломится. Я ей говорю – чего, дура, ноешь, не в деньгах счастье! А она знай свое: «Я на него молодость угробила, а он, скотина, как подыхать собрался, так об этой чокнутой дуре вспомнил, а мне, значит, шиш с маслом!» – Он икнул и потянулся к пиву. Язык его уже заплетался, а глазки помутнели. – Да это еще полбеды. Невестку свою бывшую она всегда люто ненавидела, а тут сыночек, Николай, заскучал, опять его к прежней жизни потянуло. Стал он Таньке моей говорить, что только жену свою и любил, другой, мол, такой нет, и так далее, воссоединиться с ней вновь хочет. Ну, моя зазноба на стену от таких новостей и полезла, так что я пока вхожу в ее трудное положение и не слишком-то с ней ругаюсь. Но, признаться, поднадоела она мне уже.

Можно было подводить итоги. Максим Григорьевич встал с дивана и прошелся по кухни. Митрохин сказал своей бывшей жене, что Олеся указана в завещании, и дал понять, что проблемы со здоровьем у него очень серьезные. Олеся рассказывала, что у нее со свекром были хорошие отношения, видно, в память об этом он и решил оставить ей некоторую часть своего состояния. Если Олеся умрет раньше Митрохина, то все достанется Николаю – это Татьяну Аркадьевну вполне устроит. Николай не смог забыть свою бывшую жену… Кочкин почувствовал укол ревности, остановился и поджал губы. Пережить все это Татьяна Аркадьевна не может. Мало того, что деньги ей не достанутся, так еще и враг номер один – Олеся Лисичкина – может вернуться в ее жизнь… Так, так… Но Олесе с угрозами звонил мужчина… Максим Григорьевич покосился на Прохора и, вернувшись на диван, спросил:

– А Татьяна твоя как к розыгрышам относится?

– Ха! Раньше я думал, что чувства юмора в ней – ноль, а не так давно предложила она пошутить над одной ее знакомой, вроде бы та вредная очень. Позвони, говорит, ей и скажи, что скоро ее убьешь, пусть поволнуется. Знатная шутка, да? Мне понравилась! Я, кстати, два раза звонил. – Прохор опять икнул и, смахнув со стола в ладонь крошки хлеба, отправил их в рот. – Нет, может, я ее и не брошу, привык уже, – задумчиво сказал он, с сожалением глядя на пустую бутылку от пива.

Разговором Максим Григорьевич остался доволен, единственное, что его теперь волновало, так это как прижать Татьяну Аркадьевну к стенке – прямых улик против нее не было. Показания Прохора могли бы служить дополнением, но на большее не тянули.

* * *

– Как бы мне ему про «Форд» и Веню с Инессой Павловной так рассказать, чтобы он не рассердился, а, наоборот, обрадовался? – размышляя вслух, сказала Леська. Она придвинула к себе купленную сегодня книгу с кулинарными рецептами и открыла первую попавшуюся страницу. – Эх, если бы я могла приготовить вот такого краба в кисло-сладком соусе, он бы, наверное, не стал ругаться.

– Не хочу тебе расстраивать, – вздохнула Ника, заглядывая в книгу, – но ты вряд ли когда-нибудь сможешь такое приготовить. А когда Максим Григорьевич начнет тебя ругать, я буду улыбаться и поддакивать. Я из-за тебя чуть в тюрьму не попала!

– Я же еще вчера все хотела рассказать, но вечер был просто волшебный, не портить же его Инессой Павловной.

– Нечего тянуть: если Лапушкины хотят твоей смерти, то пусть уже сушат сухари и собираются в дальнюю дорогу на лесоповал.

– Я сейчас что-то такая добрая, мне всех жалко.

Леська посмотрела на фотографию с фаршированной осетриной и почувствовала, как в животе заурчало и забулькало. Скоро должен прийти Кочкин, так что пора изобразить что-нибудь вкусненькое. Она поднялась со стула и направилась к холодильнику.

– Сейчас я приготовлю умопомрачительное блюдо, – сказала она, рассматривая пакет с охлажденным фаршем. – Котлеты, например.

– Уверена, в твоем исполнении они действительно будут бесподобны, – ответила Ника, с опаской поглядывая на сковородку.

К приходу Максима Григорьевича все было готово: развалившиеся котлеты были обернуты беконом и еще раз обжарены, картофельные лепешки в панировке, впитавшие в себя поллитра подсолнечного масла, были обезжирены с помощью салфеток и обструганы по краям ножом, морковный салат, удавшийся, как ни странно, сразу, возвышался в центре стола, переливаясь всевозможными витаминами. Кочкин принес торт и бутылку шампанского. Через полчаса пришел Игорь, и настала та торжественная минута, когда Максим Григорьевич собрался объявить о том, что преступник найден. Леська, тоже посчитав, что момент для ее откровений самый подходящий, приготовилась порадовать всех финалом своего расследования.

Максим Григорьевич поднялся из-за стола и сказал:

– Минуточку внимания, думаю, мое сообщение не оставит никого равнодушным. Сегодня я узнал, кто именно желает Олесе зла и кто ее преследовал все это время.

Леська, испугавшись, что фурор произведет не она, вскочила с места и выпалила:

– Нет, это я знаю, кто хочет меня убить, и я объявлю об этом всем!

– Не зря я чувствовал неладное, – нахмурился Максим Григорьевич, готовясь отругать свою невесту за повторное непослушание.