Когда звуковая путаница рассеялась, стало тепло и тесно. Близкий стук чьего-то сердца толкнулся в грудь. Айана услышала голос, который узнала бы из всех голосов, какие только существуют на Орто:

– Все это – ты, все это – я, любовь моя…

Чтобы слышать желанный голос бесконечно, Айана, пожалуй, согласилась бы сразиться с самострелом во второй раз. И даже в третий.

– Песнь от заката до утра, речей застенчивых искус…

– От заката до утра – это многовато для песни, – прошептала Айана, не открывая глаз.

– Между прочим, я счет потерял тому, сколько раз пришлось песню повторять, – повременив, проворчал Дьоллох. Он не сразу заметил, что Айана пошевелилась, и слова ее не сразу осмыслил.

– Я так долго спала?

– Ты… умирала. – Голос Дьоллоха дрогнул.

Ему казалось – он нес Айану на руках вечность. Нес, не ведая куда, не чувствуя никакой тяжести, словно не строптивую девчонку прижимал к груди, а упругий кусок воздуха, принявший человеческие очертания. Пел потому, что иначе не мог. Только песня пригашала отчаяние, в которое он погрузился, увидев на склоне холма безжизненное тело. Он пел, а в голове грохотали предсмертные слова Эдэринки: «Прогони ее мягче. Как можно мягче…»

Теперь отчаяние медленно отступало. Дьоллох забеспокоился, что очнувшаяся девчонка увидит слезы на его лице. Сел на сухую лесину и, высвободив руку, вытер рукавом влажные щеки.

Глупая малявка обвила шею. Рукава задрались, руки были жаркие… Губы Дьоллоха нечаянно встретились с губами Айаны. Шум мира, звуки, краски, события куда-то отдалились. Вокруг простиралась обморочная сверкающая пустыня, точно в один миг выпал ослепительный снег. Оторвались друг от друга, когда чуть не задохнулись.

Он не смел глянуть ей в глаза. «Прогони ее мягче. Как можно…»

– Дьоллох?..

– Я слышу.

– Ты меня не оставишь?

– Нет.

Он чувствовал – она улыбается, и подумал, что не задохнулись они лишь потому, что губы девчонки в его губах начали растягиваться в улыбку еще в поцелуе.

– Как я могу тебя оставить, если ты… – Он помолчал, подыскивая подходящие слова. – Заново родилась у меня на руках?

Пальцы их сплелись. Боль, полыхнув в левой кисти, отдалась Айане в плечо.

– Ой, – засмеялась она и отняла руку, – кажется, запястье немножко сломалось…

– Пальцы шевелятся, значит, просто ушибла.

Прощупывая косточки, он смотрел на нее озабоченно и сердито. Айана что-то вспомнила.

– Это правда, что ты собираешься уйти из Элен в другие страны и петь людям олонхо Сандала?

– Да.

– А я?

– Ты останешься.

Бунтующим движением она сбросила с себя его руки. Вскочила, покачнулась и устояла. Негодование придало ей силы.

– Ты сказал, что не оставишь меня!

– Я не обещал не уходить, – возразил Дьоллох мягко. – Я буду возвращаться, ведь здесь моя земля. Родные, дом… Здесь ты.

– Не для того я столько весен ждала тебя, чтобы ждать снова, – всхлипнула она. – Я пойду с тобой.

Дьоллох вздохнул.

– Нет.

– Но я хочу с тобой! – она в остервенении топнула ногой.

– В тебе нуждается Элен.

– Я тоже должна идти! Да, должна, – с тобой, по странам! Мое имя – Путь!

– Ты забыла – ничего еще не кончилось. Атын с Болотом в Котле. Наши бьются с врагами…

Айана замерла. Дьоллох испугался: она его не слышала. Лицо у девчонки было такое, будто сознание ее опять помутилось.

– Мое имя – Путь, – повторила Айана и забормотала непонятное: – «Спасение мира – в удаган… имя – главный путь Пресеченья…» Так было начертано на горшке алахчинов! «Придет Взрывающее Землю»…

Она встрепенулась всем телом и простонала:

– О, Дьоллох! Взрывающее Землю пришло! А удаган – это Илинэ, ее имя – Вперед. Но это на нашем языке, а на языке алахчинов оно означает Любовь! Любовь, Дьоллох! «Сквозь Солнце девятой ступени – Камень на него…» Илинэ, наверное, знает о камне… Где она?

– Я подошел сюда, а Илинэ с Олджуной побежали к жреческим горам…

Дьоллох понял: вот-вот случится что-то непоправимое. Не говоря больше ни слова, они взялись за руки и помчались туда, куда во время их обморочного поцелуя стороною прогудел Бесовский Котел.

Продвигаясь по неприметной стежке в густом лесу, Олджуна высмотрела в просвете Скалу Удаганки. Илинэ исчезла где-то здесь, точно каменная старуха ее поглотила. В раннем детстве Олджуне доводилось здесь бегать. В пещере побывала разок, ничего особенного в ней не нашла и потеряла к скале интерес. После уже не подходила вплотную к вырубленному ветрами лику.

Гора гудела от наступающего железного гула. Олджуна поняла, что не успеет добрести до скалы. Свернула к ручью, текущему неподалеку… и обмерла. Вверх по каменистому бережку ручья, ощипывая сочную траву у воды, шел огромный зверь с костяными мечами на голове.

В прошлую встречу у еловой опушки хищный лось почему-то оставил часть добычи Олджуне. Теперь, увидев ее, фыркнул и зловеще оттопырил вислую верхнюю губу. На женщину уставились знакомые зеленоватые глазки. Лось лягнул молодую березу и переломил пополам – дал понять, что намерения у него в этот раз совсем не любезные.

Олджуна в панике перескочила через ручей и, слыша за спиной тяжелый всплеск и шум рушащихся кустов, метнулась к сосне с коровьим черепом на верхней ветви. За сосной мелькнул угол сруба с крышей, похожей на перевернутый арангас. Олджуна устремилась к нему. Это была могила жены багалыка, которую он, уж приемная-то дочь знала, проведывал часто. На концах балок крыши выступали деревянные обереги – резные лошадиные головы. Олджуна забилась в щель под приступкой сруба и зажмурилась.

– Спаси, Дэсегей…

Не сумеет страшилище с прямыми рогами выковырнуть ее отсюда! Она помнила, с каким трудом лось поддевал внутренности косули на свои неуклюжие колья.

Между тем и напористый шум железа усиливался с каждым мгновением.

– Прости, Нарьяна, – молила живая женщина покойницу, прижимаясь к бревенчатой стенке могилы. – Я скажу Хорсуну об Илинэ, давно хотела сказать, да все как-то не было случая… Я узнала от Сордонга о том, что главный жрец скрыл… Прости, Нарьяна, ради детей во мне…

Жеребцы-утесы взъярились и зарокотали, неспособные с места сойти. Гигантская коновязь Каменного Пальца еле удерживала скальных лошадей. Гулкие звуки бросились по горным проходам, распадкам и дну ущелий в погоню за удирающим эхом. Духи гор и троп грозовой тучей кинулись навстречу ржавой махине, рассеивая дым и пыльные вихри. Казалось, опоры Срединной качнулись и мир навис над бездной. Олджуна схватилась за приступку руками, уперлась в нее коленями. Может, Орто впрямь накренилась и пряморогий уже катится в вечность, если до сих пор не явился? Осмелилась повернуть голову к свету. Лось стоял близко, злобно вгоняя копытами в землю ворох сухих березовых веток. А по тропе, набитой за годы тайных посещений, поднимался Хорсун.