— Здоров, — ёмко высказался вехобит и пригласил гостей в избу.

Обиталище Камаза изнутри выглядело ещё плачевнее, чем снаружи. Начиная с сеней, пол был застелен овечьими шкурами, небрежно брошенными друг на друга. Зимой это было нелишне — половицы свободно прогибались, обнаруживая отсутствие в полу засыпки. С наступлением холодов в щели, должно быть, изрядно дуло. Однако летом плохо выделанная овчина воняла, а протоптанные в шерсти дорожки свидетельствовали, что половики хозяин не выбивал годами. Кроме подгнивающих старых кож смердело горелым бараньим салом, дрожжами и квашеной капустой. Да ещё перекисшим потом от нестираных одежд вехобита. Обоняя исключительно богатую симфонию запахов, Жёлудь вычленял самые насыщенные оттенки, даже не пытаясь разобрать остальные составляющие, которые были представлены в диковинном многообразии.

Подстать овчинному размаху громоздилась русская печь, давно не белённая и местами облупившаяся до кирпичей. На боку змеилась трещина, замазанная глиной. Для экономии дров по другую сторону горницы сложили плиту, к которой Камаз ссыпал поленья. Ржавая жестяная труба от плиты тянулась под потолком к вытяжке русской печи, и хозяину приходилось нагибаться, чтобы не снести её головой. У дальней стены, отгораживая от кухни, стоял могучий буфет, когда-то крашенный чёрным лаком, но сильно вытертый. Под окнами лавка, напротив — стол и табурет под ним. Сбоку, возле перегородки, делящей жилую половину, прилепилась багровая тахта с ободранными валиками, застеленная овчинным покрывалом. Перегородку на всю её величину украшала картина маслом: чёрно-оранжевый тигр, крадущийся в высокой изумрудной траве. Пасть зверя была оскалена, демонстрируя клыки с мизинец величиною, алый язык и угольный зев, уводящий в бездонную утробу. Дьявольские жёлтые глаза художник сделал с круглым человеческим зрачком, придав морде зверя осмысленное выражение. Словно глумясь над силами ада, картину обильно засидели мухи, а сверху на раме наросла армированная паутиной пыль. Паукам здесь жилось вольготно, они наплели тенет под потолком, на окне билась муха, жалобным жужжанием оповещая, что завтрак подан, и на зов бежал матёрый крестоносец, готовясь отомстить за осквернение образа своего повелителя.

«Вот он какой, спартанский аскетизм», — подумал Жёлудь, присаживаясь на затёртую сальными портками лавку и стараясь не елозить рукавами о замызганный стол, который со дня сотворения не видел ни кипятка, ни ножа скоблящего. Щавель отказался от еды, удовольствовались квасом и миской зелёного лука, для которого хозяин выкатил массивную зелёного стекла допиндецовую солонку. Отведав шибающей в нос буроватой услады сердца, Жёлудь отметил, что квас перестоялся и уже начинал веселить.

— Рассказывай, — предложил Щавель, незаметно сбивая выскочившего на стол таракана.

— Спрашивай, — улыбнулся вехобит вроде дружески, но с такой злодейской ухмылкой, словно собирался приступить к свежеванию гостей заживо. — Ты никогда не приходишь просто так.

— Меня не интересуют ваши племенные дела и родственников твоих тоже не требую сдать. — Жёлудь обратил внимание, что отец стал говорить в тон вехобиту, а тот расслабился и развесил уши. Раньше парень не часто просекал его трюки, но теперь жизнь пошла серьёзная, беспечное отношение к ней кончилось, наблюдательность возросла в разы. — Меня интересуют вещи, идущие из Москвы: засланцы, движуха, которую они наводят. Были здесь манагери джалеш (сучьи манагеры)?

— Щито? — подался вперёд Камаз, сперва не разобрав прогоны старого командира. — А, нэт, не были. В Васильевский Мох приходили.

— Говорили, что надо изменить производственные отношения с Великим Новгородом и перебросить производительные силы с Великого Тракта на Московское Шоссе?

— Такие разговоры были, — лаконично ответил Камаз.

— Где у вас тут ближайший офис?

— В Москве, наверное, — пожал плечами вехобит. — Нэт у нас тут офисов, и манагери нэт. Заходил какой-то… рэпер, а! Танцэват хотэл, прикинь, да! Не лезгинка, не зикр, а свой танэц поганый. Мы его в старый колодец сбросили. Это нэ Москва, это Спарта-а-а! — врезал он кулаком по столу, посуда подпрыгнула так, что из солонки вытряхнулась соль.

У Щавеля от удивления аж бровь поползла вверх.

— Настоящий живой рэпер? В обвисших портках, будто наклал туда?

— Да! И в кэпке задом наперёд, — как ребёнок обрадовался Камаз.

— Так он что у вас, в старом колодце до сих пор плещется?

— Нэт, засыпали мы колодец с рэпером, чтобы не орал, и дэрево сверху посадили.

— Правильным ходом движетесь, — одобрил Щавель. — Настоящий мужчина должен в своей жизни сделать три вещи — ограбить караван, закопать москвича и посадить дерево. Караваны из Москвы часто ходят?

— Я тут нэ вижу ничего, — вздохнул вехобит. — Совсэм старый стал.

— Брательник твой, Ушат Помоев, в администрации Васильевского Мха ведь работает, — отчеканил Щавель, не спрашивая, а утверждая.

— У тэбя такой взгляд, будто ты цэлишься, — улыбнулся Камаз.

— Я и целюсь, — ответствовал Щавель, не давая съехать вехобиту. — Предпочитаю заранее. Потом, бывает, надо попадать, и несколько раз подряд. С москвичами заезжают басурмане из Орды?

— Нэт. В Москве бывают, у нас им дэлат нечего. Щито им ловить на болотах?

— Волну гнать, — сказал Щавель. — Вон, в Осташкове наладили железнодорожный ход. Медвепут Одноросович брата своего в Вышний Волочёк отправил, средства из бюджета выделил. Тот дом купил и кредиты стал давать всем подряд, а за невыплаты отбирать имущество. За три года прибрал к рукам городскую администрацию и чуть было водный ход под контроль не взял. Изымал у населения средства и готовился финансировать железнодорожников. Хан Беркем за трудовые заслуги ростовщика статуэткой с дарственной надписью наградил, а мы Едропумеда расстреляли за эти дела. У Медвепута Одноросовича от огорчения разум помутился, и он на Вышний Волочёк наехал. Пограбил, отступил. Сейчас ответку получает от светлейшего князя, а ты сам знаешь, что Великий Новгород шутить не любит.

— Ватаа! (Кошмар!) Нэ лубит, абанамат, ай, нэ лубит, — сокрушённо пробормотал вехобит, шкурой чувствуя грозную поступь княжеской дружины.

— Ты до брата доведи, — отчеканил Щавель, словно вбивая каждое слово в душу Камаза, как гвоздь в голову. — Информацию. Переметнётесь к москвичам, у вас в каждой деревне встанет на постой наёмное войско, собранное из китайцев и всякой сволочи. Сначала баранов съедят, потом баб и детишек. Мужиков сразу под нож, ты знаешь повадки китайцев. Будут стоять до зимы, пока болота не замёрзнут. Тогда придут в ваши посёлки на островах и добьют уцелевших. А для дорожных работ светлейший князь переселит сюда пару деревень из-под Валдая. Поговори с Ушатом, не тяни. Ну, ты понял?

— Понял, — повесил нос вехобит.

Щавель поднялся:

— Бывай здоров, Камаз. Адикел (До свидания). Живи долго.

— Гурду вай (Увидимся), — злобно пробормотал Камаз, не поднимая головы.