Последняя цифра кажется нам более близкой к реальности, хотя также несколько заниженной. В марте 1726 года Верховный тайный совет оценивал количество отправленных рекрутов в 27 тысяч (очевидно, с учетом взятых в 1722 году). К итоговому числу следует добавить 524 солдата и 2600 рекрутов, прибывших, согласно донесению В.В. Долгорукова, в 1727 году. Кроме того, только в 1729 году Верховный тайный совет приказал доставить на юг 10 312 гарнизонных солдат, но точное количество прибывших на место нам неизвестно.

По данным из архива кизлярского коменданта, с 1722 по 1725 год на юг было отправлено свыше 20 тысяч рекрутов и солдат. Так, в 1722-м было командировано в персидские провинции воинских чинов: из Москвы — 2387, Нижнего Новгорода — 1417, из Казани — 41; в следующем году из Москвы отправлено 1297 солдат и рекрутов, из Нижнего Новгорода — 986, из Казани — 2673 и из Воронежа — 750 человек; в 1724-м из Москвы — 202, из Казани — 1000, из Воронежа — 912, из Киева и Глухова — 1745 человек. Наконец, по требованию генерала Матюшкина было послано в июне 1725 года из Киевского и Глуховского гарнизонов по 1050 солдат, из Казани 900 солдат и 657 рекрутов и из Москвы 419 человек. Кроме того, «по особому наряду излишних сверх табели в городах Астраханской губернии 2120 чел. велено комплектовать того низового корпуса полки».

По подсчетам Коллегии иностранных дел, в 1722-1731 годах в Иран было направлено 61 090 человек, включая оставшиеся там после завершения похода 1722 года войска. Доклад Военной коллегии от 19 июня 1732 года дает более точную цифру — 70 665 солдат и офицеров. Таким образом, получается, что через Низовой корпус за десять лет прошла целая армия — более 70 тысяч служивых, и почти половина из них сложили в «жарких краях» головы не в сражениях, а от «вредительного воздуха». Вместе с ними за эти годы несли службу примерно 24 тысячи донских и яицких казаков (по данным Военной коллегии, в 1722 году на юг были отправлены пять тысяч казаков; в 1723-м — тысяча в Дербент; в 1724-м — тысяча на поселение на Аграхань, в 1725-м — три тысячи в крепость Святого Креста и тогда же — тысяча яицких казаков; в 1726 году было послано 3500 донских казаков, в 1728-м — две тысячи донцов и 200 калмыков, в 1730-м — тысяча, в 1731-м и 1732-м — по три тысячи и в 1733 году — 1650 донских и 250 яицких казаков) и около 20 тысяч «малороссийских черкас» (в 1722-1726 годах). Армейское начальство признало, что точное число отправленных в разные годы на юг украинцев ему «неведомо». По указу Верховного тайного совета от 26 сентября 1726 года было решено впредь украинских казаков в поход не посылать, а брать с них на военные расходы по три рубля с человека и передавать деньги В.В. Долгорукову. Однако слободских казаков продолжали отправлять в Низовой корпус и в 1727 году (тысячу человек), и в 1728-м.

Еще нужно помянуть гибель моряков, строивших суда Каспийской флотилии и перевозивших пополнение, провиант и снаряжение, а также пять тысяч «работных людей», из которых почти все погибли. Точное число их боевых и небоевых потерь установить невозможно, однако приведенная в работе Н.Д. Чекулаева итоговая цифра в 200 тысяч умерших представляется явно завышенной, тем более что она не подтверждается имеющимися в нашем распоряжении источниками.

Неудивительно, что в такой ситуации командующий постоянно просил присылать все новых и новых солдат. Однако пополнения приходили далеко не в лучшем состоянии. Согласно доношению астраханского губернатора фон Менгдена, в 1728 году в прибывшей с полковником Шваном команде из 365 рекрутов по дороге померли или бежали 35 человек; у прапорщика Федорова прибыли к месту назначения 498 из 539 рекрутов. Прапорщик Нагаткин потерял по пути 65 человек из 500 и едва спасся сам: следовавшие с ним новобранцы «забунтовали», и 52 рекрута сбежали, убив четырех солдат охраны и жестоко избив его самого. Расследование инцидента показало: возмущение было вызвано тем, что рекрутов везли в трюме «под палубою» и прапорщик не только не выпускал их на воздух, но и хотел посадить недовольных в колодки.

Особенно же не хватало квалифицированных кадров: Долгорукову нужны были два-три толковых генерала и не менее 70 штаб- и обер-офицеров. Князь имел право производить в чины до подполковника, но не мог восполнить нехватку писарей, провиантмейстеров, аудиторов, лекарей, инженеров, артиллеристов, переводчиков. В 1729 году остался невыполненным указ Верховного тайного совета о составлении карты приобретенных провинций — ни у кого из генералов не было необходимых специалистов, а единственный армейский инженер Федор Пирия умер. Министры распорядились выслать с этой целью на юг инженера и двух кондукторов, но инженер-майор Людвиг Гартунг прибыл в Гилян только в следующем году и при отсутствии установленных границ сразу запросил начальство, «как далеко» надлежит ему описывать территорию.

Сам Долгоруков тоже долго не выдержал — уже летом 1727 года стал просить об «отпуске» его с Кавказа по причине резкого ухудшения здоровья. «А ныне от здешнего несносного, злого воздуха пришел в слабость здоровья своего и в безпамятство. К тому ж и за старостию и зрение тупо, одним глазом почитай не вижу, а и другой худ, о чем известны архиатор Блюментрос, которому я при отъезде своем казал левый глаз, что и в те поры на зрачке было пятно, а ныне и больше прибавляется; также и доктор Захарий о моем глазе сведом же, понеже он меня пользовал», — жаловался князь в очередной просьбе об отставке в сентябре 1727 года.

Поначалу министры не сочли возможным отпустить Долгорукова — указ «верховников» повелел ему зимовать на юге и обещал перемену к весне; в качестве утешения князю вернули конфискованные в 1718 году имения, «которые ныне не в раздаче». Однако после свержения Меншикова Верховный тайный совет, в котором теперь преобладали Голицыны и Долгоруковы, 7 февраля 1728 года разрешил генералу вернуться. «Его императорское величество указал: генералу князю Долгорукову, для сущей его болезни, быть в Москву, а команду свою приказать ему по Куру генерал-лейтенанту Румянцеву; в Гиляни, по прежнему, генерал-лейтенанту Левашову, оставя им инструкции, а на его место главного командира выбрать другого, знатную особу, и представить его величеству», — гласил формальный указ императора Петра II от 7 февраля 1728 года. Вслед за тем старый воин получил увенчавший его военную карьеру чин генерал-фельдмаршала и 30 марта отбыл из Баку в Астрахань.

Пожилой фельдмаршал так и остался главным «куратором» Низового корпуса — через него в Верховный тайный совет поступали доношения с юга и проекты решений тех или иных вопросов; князь, не являясь до января 1730 года членом Совета, присутствовал на его заседаниях, посвященных обсуждению «персидских дел». Он докучал министрам своими представлениями о повышении суммы содержания офицеров и добился выплаты задержанного жалованья донским казакам, что было совсем не легко: Военная коллегия не только не платила денег, но иногда даже не представляла размера полагавшегося казакам денежного и хлебного жалованья. (Явившиеся на службу в крепость Святого Креста в 1726 году три тысячи донцов и 500 калмыков под командованием атамана И.М. Краснощекова оставались там до 1728 года без оплаты, так что В.В. Долгоруков вынужден был выдать им из «персицких доходов» по два рубля на человека. Указ Верховного тайного совета от 31 декабря 1727 года о выдаче денег оставался неисполненным: Военная коллегия обращалась в Камер-коллегию, а ее чиновники адресовали к доходам астраханской рентереи или петербургской «акцизной камеры»; астраханский же губернатор отвечал, что о выплате «ниоткуду указа не имеет». В конце концов недостающая сумма в 30 515 рублей была разыскана в московской рентерее в 1729 году. В 1731 году история повторилась: в Гилян к В.Я. Левашову явился донской атаман П. Михайлов, чтобы добиться выплаты жалованья, которого его казаки не получали с 1728 года. Генерал на свой страх и риск распорядился выдать им 800 рублей из «персицких доходов», так как сенатский указ от 5 февраля 1731 года запрещал платить казакам из этого источника; остальные 11 666 рублей он безуспешно пытался вытребовать от астраханской губернской канцелярии.)