17 августа, вечером, мы получили приказ Жилинского, которым предписывалось с утра 18 августа 16-му корпусу наступать вдоль Люблинского шоссе, а 14-й кавалерийской дивизии, ведя разведку на Люблин, перехватить железную дорогу между Люблином и Вонвольпицей. Орановский вызвал меня и начальника штаба и дал указания на разведку и марш дивизии.

Выслав три разведывательных эскадрона на фронт Неджвица-Дужа, Люблин и Мотыч, 14-я дивизия в 9 часов утра 18 августа тремя колоннами, побригадно, с артиллерией каждая должна была двинуться в общем направлении на Мотыч. В дивизию прибыл генерал-инспектор кавалерии Остроградский, которого интересовало управление трехбригадной дивизией, каковой в армии еще не было. Я быстро набросал проект приказа по дивизии, инструкции разведывательным эскадронам и вызвал их командиров, чтобы вручить инструкции и личные указания начальника дивизии. Проекты распоряжений были подписаны Орановским. Дивизия была готова начать маневр. Мне надлежало вести штаб дивизии по указанному маршруту. Я готовился к тому, чтобы безошибочно доложить начальнику дивизии о пункте ее стоянки, или вести ее по измененному маршруту в другом направлении. Обстановка требовала знать, где находится каждая колонна дивизии. С 7 часов утра двинулись вперед развернутые эскадроны, а в 9 часов выступила и дивизия.

Тренировка в ведении разведки сразу сказалась, и к 11 часам утра уже поступили донесения об окопных работах в районе Неджвица-Дужа и о движении двух колонн конницы в южном направлении. Наша дивизия оказалась на фланге этих колонн. Орановский пока не решался атаковать конницу «противника». Наконец прискакавший с донесением гвардейский улан сообщил, что конная артиллерия завязла в поселке Белжице в грязи, и лошади не могут вытянуть орудия. Это положило конец колебаниям Орановского, и он отдал приказание гвардейскому уланскому полку с батареей атаковать с севера Белжице, а двум бригадам 14-й дивизии охватить его с востока и запада; Гродненский гусарский полк оставался в резерве начальника дивизии. Как только наши полки начали развертываться для атаки, до трех полков донских казаков бросились в контратаку против нашего центра. Орановский сейчас же приказал направить на поддержку уланам гродненских гусар. Я быстро подскакал к командиру полка и дал ему направление для атаки.

Гродненцы кинулись в атаку столь стремительно, что на ходу пять коней пали от разрыва сердца. 1-я Донская дивизия конного корпуса «синих» была охвачена шестью полками 14-й кавалерийской дивизии со всех сторон, причем ее артиллерия действительно не сделала ни одного выстрела. Вторая же дивизия этого корпуса — 7-я кавалерийская — в это время в десяти километрах южнее Белжице располагалась на ночлег. Победа 14-й кавалерийской дивизии была полная, поэтому посредники решили отвести «синий» корпус на пятнадцать километров, а нам предоставить свободу действий. Этим мы и воспользовались, отойдя от Белжице километров на пятнадцать к северу, чтобы быть на фланге «противника». Не доходя семи километров до Вонвольпицы, заночевали. Хотелось есть, но обоз наш пропал. Пришлось ограничиться молоком и черным хлебом, купленными у местных жителей.

19 августа Орановский решил через Вонвольницу двинуться на Гарбув, перехватить железную дорогу и шоссе от Люблина на северо-запад и выйти в тыл «противнику». В соответствии с этим я организовал разведку. Наша пехота продолжала сближаться с окопавшимся около Неджвица-Дужа «противником», выдвинув вперед свою разведку. Часов около десяти утра в штабе дивизии было получено донесение, что в девять часов утра у Курува переправлялся батальон пехоты. Орановский, взяв в галоп, со штабом поскакал к Куруву, приказав командиру 1-й бригады направить туда уланский полк. Там мы нашли свой разъезд. От Курува на юг наступали стрелковые цепи. Орановский стянул сюда отдельный полк 1-й бригады и 2-ю бригаду 14-й дивизии, оставив против конного корпуса «синих» только гвардейскую бригаду. Около тринадцати часов обе бригады 14-й кавалерийской дивизии завязали бои с пехотной дивизией «синих», наступавшей от Курува на юг, и под ее давлением медленно отходили на Вонвольницу. Перед 14-й кавдивизией стояли: пехотная дивизия, продвинувшаяся на пять километров южнее Курува, и конный корпус «синих», заночевавший южнее Гарбува. Продолжавшиеся весь день поиски обоза штаба дивизии не дали результатов. Обоз как в воду канул. На 20 августа Орановский решил занять выжидательное положение в районе Вонвольницы.

В 6 часов утра 20 августа мне сообщили, что к югу от Вонвольницы наш казак, направлявшийся с пакетом в главное руководство, схвачен разъездом «противника», пакет у него отобрали, а его отпустили. Это было уже хулиганство, так как пакет был нейтрален, адресован не в маневрирующие части, а в руководство. Пожаловавшись на это старшему посреднику, я все же не мог отвратить последствий перехвата. Действительно, как потом выяснилось на разборе, командир конного корпуса «синих» получил пакет, с торжеством его вскрыл и объявил, радуясь, что теперь маневр противной стороны ему ясен. Правда, посредник при штабе корпуса полковник Залесский приказал генералу Тюлину переслать наш пакет в Люблин. Перед выступлением я доложил о происшедшем Орановскому, но он принял это известие спокойно: против нас было такое превосходство сил, что он уже не рассчитывал на успех.

С командного пункта у Вонвольницы виднелась большая кавалерийская колонна, двигавшаяся от Горбува на запад, в охват нашего левого фланга, в то же время против нашего правого фланга появилось до трех полков казаков. Орановский решился на смелый маневр: оставив против кавалерийской колонны один полк, с остальными пятью полками навалиться на три казачьих полка, которые находились в десяти километрах к юго-востоку от Вонвольницы. За какие-нибудь полчаса все части двинулись согласно этому плану. Закипел кавалерийский «бой». В результате три казачьих полка «синих» были обречены на час бездействия, а мы получили свободу действий. Начальник 14-й кавалерийской дивизии решил отойти с главными силами к югу от Вонвольницы по дороге на Ополе и здесь прикрывать фланги пехоты «красных». С отходом 14-й дивизии на юг от Вонвольницы около пяти часов вечера был дан отбой. Через час после отбоя наш обоз вырос перед нами как из-под земли. Объяснение командира обоза сводилось к тому, что он, забравшись в глухой фольварк, днем в нем отсиживался, держа все ворота на запоре, ночью же выезжал на присоединение к дивизии, но, натыкаясь на выставленное сторожевое охранение, снова возвращался в свой фольварк.

23 августа в Люблине происходил разбор учений, который делал генерал Клюев. В общем «красная» сторона действовала активно. Начальника 14-й кавалерийской дивизии хвалили за два выигранных кавалерийских боя и за своевременное выяснение подхода к Куруву частей 2-й пехотной дивизии.

В этот же день мы узнали, что генерал Орановский назначен начальником штаба Варшавского военного округа, а генерал Клюев получил 1-й Кавказский армейский корпус: он чем-то себя скомпрометировал и уезжал на второстепенный театр войны.

Через неделю после нашего возвращения с маневров Орановский вместе с семьей уехал в Варшаву к новому месту службы. Еще через неделю в Варшаве, в отдельном уютном кабинете гостиницы «Гранд-отель», собрались генералы и офицеры штаба 14-й кавалерийской дивизии, командиры полков, командир артиллерийского дивизиона с обоими командирами батарей, чтобы чествовать своего бывшего начальника генерал-лейтенанта Орановского…