Я вздохнула и даже вытерла лоб, от волнения покрывшийсяиспариной. Роман Андреевич с Женькой, сидевшие до той поры истуканами, началидышать, а подружка почему-то шепотом спросила:

— Чего он извинялся-то?

— Вел себя неподобающе, ты же слышала.

— Приставал, что ли, прям при Толике? Вот стервец… —Она хихикнула, поведение Козырева не вызвало в ней осуждения, скореенаоборот. — Вдовец зря времени не теряет. Жену в георгины, а сам навстречуновой любви.

— Какой еще любви? — тут же взъелся РоманАндреевич.

— Чего ты к словам придираешься? — обиделасьЖенька, и, чтобы не накалять обстановку, мы скоропалительно отбыли ко сну.

Утро было еще затейливее вечера. Вообще, жизнь пошла такая,что впору только диву даваться: какая там Амазонка и прочая дребедень, вот унас приключения так приключения, причем каждый день и с утра пораньше.

В дверь позвонили, а когда мы дружно сделали вид, что каждыйв отдельности еще не проснулся и открывать предстоит кому-то другому, дваждыбухнули кулаком, и я торопливо поднялась, потому что дверь моя и кому же о нейпозаботиться, если не хозяйке? На ходу расчесавшись, протерев глаза и накинувхалат, я бросилась открывать и едва не лишилась чувств. На пороге стояли троегромил в пятнистой форме. Первой моей мыслью было: «Убьют», второй: «Арестуют»,третьей — «Они что, придурки?» На ней я и остановилась и спросила миролюбиво:

— Вы что, спятили? Шесть часов утра.

Все трое заметно смутились, тот, что стоял ближе ко мне,печально потупил глазки и, переминаясь с ноги на ногу, спросил:

— Наш майор у вас?

— О господи! — рявкнула я, хлопнула дверью ипрошествовала в комнату. — Майор, там товарищи по оружию, наверное, опятьв баню собрались.

— Сдурели они, что ли? — проворчал Роман Андреевичи, не одеваясь, в одних трусах побрел к двери.

Дальше стало очень даже забавно. Троица ворковала, к голуби,пытаясь что-то втолковать майору, а он гневался на весь подъезд, пока я невмешалась:

— Не могли бы вы выяснять отношения по месту прописки?

Воркование сменилось ласковым шепотом, а раскаты Роминогоголоса стали ниже на целую октаву. Через десять минут, трижды употребивнецензурное слово и раз пять близкие к нему, Роман Андреевич появился в комнатес исключительно несчастным видом.

— Пашка лишился звездочки? — догадалась я.

— И вовсе нет, — обиделся Ромашка. — Менявызывают из отпуска. Говорят, только на три дня. Врут, как падлы… извини.Считай, накрылся отпуск.

— Ничего, переживешь. На время прохождения службыбудьте добры переселиться в свою двухкомнатную. Мои соседи к воплям неприучены, могут и милицию вызвать.

— Анфиса, — вздохнул майор. — Ты бы это…проводила меня.

— Далеко? — подняла я голову от подушки.

— До двери, — нахмурился он.

— До двери сам дойдешь. И скажи своим гоблинам, чтобсюда ни ногой. Они меня до смерти напугали.

— Пойдешь провожать? — прорычал он.

— Я тебе с балкона помашу.

Но обманула и даже близко к балкону подходить не стала. Таки пошел он, ветром гонимый и солнцем палимый, без моего благословения ипрощального взмаха синим платочком.

— Круты вы, Анфиса Львовна, ничего не скажешь, —высунув нос из-под одеяла, заметила Женька.

— Бросить нас в такой обстановке, — прошипелая. — Кругом одни убийцы… а еще клялся в любви. Пусть катится на своюработу, если она ему дороже моей жизни.

— Этот аспект я не углядела, — загрустила Женька истала рассматривать свои ноги. — Я думала, ты лютуешь из-за своегоморального облика в глазах соседей. Ситуация и впрямь хреновая, слышь, Анфиса?

— Слышу. Но хочу спать. И не тревожь меня. Женьказатихла, зато через час зазвонил телефон. Роман Андреевич ангельским голосомоповестили, что отправляются в командировку на три дня, не больше (век воли невидать), далее голос стал сладок, точно мед, и он предложил:

— Я вам одного своего парня пришлю…

— Спать на моем диване? — ядовито осведомилась я,бросила трубку и включила автоответчик. Уместить свои высказывания в однуминуту Роман Андреевич не мог и звонил раз двадцать пять, наконец-то высказалсяи, как видно, отбыл в командировку. А я, пылая праведным гневом, носилась поквартире, точно фурия, призывая на его голову все кары небесные. В самый разгаргромометатель-ства я вдруг подумала, что командировка Романа Андреевича можетбыть сопряжена с риском, струхнула и очень убедительно попросила: «Господи, непринимай мои слова близко к сердцу и помоги этому придурку».

Мы позавтракали в спокойной обстановке, Женька отправиласьна свою работу «показаться», а я устроилась на диване и вскоре смоглаконстатировать, что одиночество меня тяготит.

В 10.45 зазвонил телефон, я выждала некоторое время, снялатрубку и молчала, ожидая, что услышу голос Романа Андреевича. Не тут-то было.Звонил Козырев и, судя по всему, пребывал в отличном настроении.

— Доброе утро, Анфиса Львовна, — начал он душевно.

— Здравствуйте, Николай Петрович, — на всякийслучай ласково ответила я.

— Не разбудил?

— Нет, что вы, я встаю рано.

— Значит, по натуре вы жаворонок? — Далеепоследовала затяжная трепотня на тему: кто есть кто по натуре. Если онвозьмется за гороскоп, я его пошлю. Вот ей-богу, наплюю на все приличия ипошлю. Словно прочитав мои мысли, Козырев притормозил и игриво поинтересовался:— Анфиса Львовна, а вы, случаем, ничего не потеряли?

— Я? Нет, — без особой уверенности ответила я.

— А у меня такое впечатление, что вы кое-что забыли вмоей машине.

— Нет, я вернулась с сумочкой, ее в машине неоткрывала, а больше у меня в руках ничего не было.

— Вы потеряли сережку, — засмеялся НиколайПетрович. — Она с бриллиантом, и я был уверен, что вы огорчились.

— О господи! — ахнула я, машинально коснувшисьсвоего уха. — Конечно… а я не обратила внимания. Так вы нашли ее?

— Шофер. Он утром мыл машину.

— Поблагодарите его от меня, пожалуйста.

— Разумеется. Думаю, вы хотите получить сережку прямосейчас?