— Мы выехали из города. Раннее утро. Так рано я просыпалась только однажды, когда надо было в аэропорт на рейс в Милан. Мама мне купила тогда путевку по Италии. Нет, ни слова о маме. Сейчас прекрасное раннее утро. Вот едет поливалка — поливает улицы. Вот идет мужик с удочкой — на Неву за рыбой. Тетка с корзиной цветов, накрытых марлей. Наверное, продавать несет на рынок. Красиво. Надо же, есть люди, которые добровольно просыпаются рано…

Конечно, по-другому и быть не могло. Как еще можно было представить Юлькины путевые заметки? Писать она не любила, и по этой причине ее главы в бессмертной рукописи «Как выйти замуж и быть счастливой» были самыми лаконичными. На компьютере набирать текст еще куда ни шло, а вот писать, нет уж, извините. Но идея с путевыми заметками пришлась ей по вкусу. Она откопала диктофон, бесполезно протомившийся в ящике стола три года, и впервые нашла ему применение.

Ехали около часа. Вдруг из-под капота повалил белый дым, и Паша притормозил у обочины. Стояли втроем, как перед экспонатом в музее, разглядывали внутренности автомобиля.

— Ну, что скажете, друзья? — бодро спросила Обломова.

— Я в технике плохо разбираюсь. Только рулю, — извиняется Юля.

— Перегрелась, — ласково говорит Паша. — Сейчас отдохнет и поедет.

Юля нажимает на клавишу записи и сообщает в диктофон:

— Недолго музыка играла… У нас сломалась машина. Остановились… — она заглядывает на указатель, — возле деревни Верхние Кокошки. Нечто среднее между кошками и кокошниками. Интересно, как будут называться жители.

Юля видит мужика, который тащит на веревке козу. Коза упирается и не хочет идти.

— Сейчас спрошу у местного животновода.

Она подбегает к мужику, который, несмотря на утро, еле стоит на ногах — пьян.

— Простите, как называют себя жители вашей деревни?

— Чего?

— Вы из Верхних Кокошек?

— Ну.

— Как вы себя называете?

— Мы-то?

— Да, вы.

— Мы — орел!

— Да не вы лично. Жители деревни вашей.

— Мы-то верхние.

Юля шепчет, как будто подсказывает однокласснику на уроке:

— Кокошкинцы…

— Не, мы верхние, А есть еще нижние. Так и зовемся.

Коза угрожающе блеет и надвигается рогами на Юлю. Та отбегает на безопасное расстояние и быстро тараторит в диктофон:

— За мной гонится коза. Это неприятное животное с обманчиво ласковыми глазами…

Паша подошел к Терезе. Та блаженно растянулась на солнышке под березой.

— И где ты ее откопала? — строго спрашивает он, будто от этого зависит успех их сегодняшнего предприятия. Наверное, дай ему волю, он потребовал бы Юлькиных рекомендаций.

— А что? — интересуется Терезка.

— Она дура?

— Она шьет потрясающие шмотки за пять копеек.

Провинциальная предприимчивость Терезе не изменяла никогда. На этом, собственно, и поднялась, отвоевав себе кусочек территории на подошве Олимпа шоу-бизнеса.

— За пять копеек ты на любом рынке можешь прибарахлиться, — отвечает Паша. Склад его ума, также человека из глубинки, причем из той же, что и Тереза, подсказывал ему иную манеру поведения — экономь, терпи, копи, и к сорока годам купишь квартиру.

— Сам на рынке одевайся.

— А я и одеваюсь.

— Оно и видно. Кончай ты свои периферийные привычки. Со мной работаешь.

Паша подавился обидой, но стерпел. Что ж, не впервой. Тереза дразнила его то убогой фамилией, то говором, от которого он никак не мог избавиться. Лучше всего в таких случаях сменить тему. Он так и сделал.

— По поводу концерта я договорился. Зальчик небольшой, директриса говорит, набьем. Аванс не дала. Говорит, Обломову собственными глазами увижу — половину получите.

— Плохо, что не дала. — Тереза недовольно сплюнула.

— А что плохого? Половину перед концертом получим, половину — когда отработаем. Не напарит.

— Я не про то. Не по рангу вроде. Я условия диктую.

Паша усмехнулся. Звездная болезнь Терезы только-только пускает ядовитые ростки, но, кажется, прогрессировать будет стремительно. Он смотрел, как Юля бегает от козы, которую мужик силится тянуть прежним курсом. Суетясь и толкаясь, группа представляла собой комическое трио из немого кино.

Юля бегала от козы и продолжала вести путевой дневник:

— Простые люди мне нравятся… Они простые… Они ведут натуральное хозяйство и дружат со своими домашними животными. Но я здесь оказалась случайно. Если бы не поиски имиджа Терезы Обломовой, меня бы здесь не было… У Терезы нет никакого имиджа.

Обломова встрепенулась:

— Что значит нет имиджа?!

Юля миролюбиво объясняет:

— Это когда форма не соответствует содержанию.

Обломова равнодушно пожимает плечами.

Машина мчится мимо сосен и валунов. Шоссе, гладкое, как серая шелковая лента, разматывается в нужном направлении. В окне мелькают белые дорожные столбцы и кривые березы.

Юля шепчет в диктофон:

— Тереза обижается, когда я говорю ей об отсутствии у нее имиджа. Но это истинная правда…

Тереза помалкивает, терпит.

— Она славная, но какая-то неровная, — продолжает Юля. — Она молодая и старая, она грубая и добрая одновременно. Мне кажется, что она похожа на сучковатое дерево — сморщенная кора и молодые зеленые листочки.

— Я — сучковатая? — кричит Тереза. Всякому терпению когда-нибудь приходит конец.

Юля ведь не со зла. Она вообще не может никого обидеть, только подруг иногда любит подцепить на крючок их слабостей. А посторонних людей — только случайно, по внезапному порыву собственной непосредственности. И Юля поспешно исправляет положение:

— Я стала бы одевать ее в вещи коричневых, древесных тонов.

Обломова резко прерывает:

— Кончай базарить.

Юля тактично меняет тему:

— С ней Паша…

Паша взглянул в зеркало, и Юля поймала его недовольно прищур. Но, в конце концов, она не напрашивалась ехать с ними. Тереза хочет использовать ее, а у Юльки собственная цель — путешествие как локальная психотерапия. Все справедливо. И Юлька продолжает:

— Он администратор «Фюзеляжа». У него странные взгляды на моду. Меня он, кажется, невзлюбил. Почему, не знаю. Но, может быть, мне это только кажется. Потом спрошу.

Паша качнул головой:

— Ну-ну…

Приходится оправдываться:

— Это шутка. Игра такая. Путевой дневник. Я придумываю сюжет для себя, ну, для развлечения… Чтобы представить, будто я в настоящем путешествии.