Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И, как будто ставит жирную точку в конце предложения, тушит сигарету в пепельнице.
— Не, у нее не надо. А то она опять тебе гоголь-моголь припомнит, — Соня тоже тушит свой окурок.
А Нонна впадает в мистическое слабоумие. По трезвости она бы никогда такого не позволила:
— Надо верить в чудо. Если чудо должно произойти, оно произойдет…
Она тоже неумело затушивает сигарету, а затем отправляет содержимое пепельницы в помойное ведро.
Юле снится сон. Огромный подиум, утопающий в свете прожекторов. Стройные манекенщицы возникают в клубах пиротехнического дыма, как из облаков. Их платья из ярких тканей полыхают как огонь. Вроде бы это новая коллекция Юли. Они надвигаются на нее под «Болеро» Равеля. А Юля не может вспомнить, неужели это ее новая коллекция? Да, да… Она называется… Называется… Орет кот, и Юля просыпается, так и не вспомнив. В спальню пробивается едкий дым. Несколько секунд она пытается понять, что это за новое ощущение, а потом, сообразив, в чем дело, вскакивает и бежит на кухню. Что-то смрадно тлеет в помойном ведре. Юля хватает с подоконника лейку для поливки цветов и выливает в ведро. Серый дым зеленеет по неведомому ей закону химии.
— Вот тебе и чудо, — говорит Юля.
Звонит телефон.
— Алло!
Голос Обломовой звучит не по-утреннему бодро:
— Чем занимаешься?
— Борюсь с судьбой.
— Ну и как?
— Отступаю, — признается Юля. — Доброе утро, вообще-то.
В холодильнике она обнаружила бутылку просроченного кефира. Ничего, и это сойдет.
— Доброе, доброе, — откликается Обломова, подтягиваясь на турнике. Руки свободны от трубки — на голове наушник с микрофоном. — Формальности любишь?
— Нет, определенность, — вздыхает Юля.
— Тогда определенно сейчас утро.
— Тогда определенно недоброе, — Юлька сердится.
— Не знаю, не знаю. У меня к тебе предложение есть. Не хочешь поработать над моим имиджем? Ты говорила: «индивидуальный подход, личность женщины». А я, знаешь ли, уже не знаю, чем публику удивить Вот подстриглась теперь.
— Мне бы, конечно, интересно было, но я тебя совсем не знаю. Слышала пару твоих песен, и все.
— У меня завтра сольник в Выборге, без группы. Вот и послушаешь, как я работаю. Я и моя гитара один на один с любимой публикой.
— Сольник? А поехали!
Соня кричит, пугая кафешную молодежь:
— Не смей соглашаться. Эта пэтэушница ничего путного спеть не может.
Юля тоже вынуждена кричать, чтобы быть услышанной.
— Ее песню запустили в ротацию!
— Чем запустили? — Нонне требуются разъяснения.
Она несколько раз открывает и закрывает рот и трогает подбородок, чтобы понять, не имеет ли это отношение к челюстно-лицевой хирургии.
— Серость. Это когда тебя по радио крутят, и ты попадаешь в топы.
Юлькино объяснение вводит Нонну в еще большее изумление:
— Куда попадаешь?
— Юлька! — не унимается Соня. — Я тебе вместо матери, я должна оградить тебя от этой авантюры. Она тебя опозорит!
Нонна вовсе не думает, что Обломова принесет Юльке больше позора, чем ей — табачная эпопея. Но перед тем как соглашаться, стоит взвесить все «за» и «против».
— Ю, подумай, правда. В Выборг, в ресторан какой-то. Как-то несолидно.
— Слушайте, что вы так накинулись на меня?! Я же не петь с ней собралась дуэтом в этом ресторане. Я просто съезжу с ней на день, посмотрю, какая она в работе. И приведу в божеский вид ее гардероб. А то, знаете, такие девушки часто думают, что основа женского туалета — это черные кожаные штаны.
— А я слышала, что Тереза Обломова прижимиста на деньги и много пьет, — сообщает Нонна.
— От кого?
— От Лосевой.
Юля щурится, как снайпер перед выстрелом.
— Ага, девочки, справки наводили?
— Ты нам не чужая.
— Лосева, можно тебя на секундочку? — манит пальцем Юля, и Лосева выплывает из-за стойки.
— Привет.
— Привет. Ну, что ты этим мымрам наговорила про Обломову?
— Да ничего такого.
— А не такого?
— Директрису свою выгнала.
— Это что, помешает ей одеваться в мои вещи?
— Вряд ли.
— А какого хрена вы меня тут коллективно отговариваете?
— Да мы и не отговариваем, — заверяет Нонна. — Мы просто посвящаем тебя в то, что сами узнали.
— А я против, — говорит непреклонная Соня.
— А баба Яга всегда против.
— Сама ты баба Яга.
— Не ссорьтесь, девочки. Ю, поезжай. В конце концов, мы ее вчера уговаривали в путешествие отправиться, — Нонна восстанавливает справедливость.
— В Выборг? — насмешничает Лосева.
Нонна подхватывает:
— Нет, в Баден-Баден!
— А что, не получилось? — издевается Лосева.
— Баден-Баден временно отложили, — объясняет Соня.
Лосева искренне сожалеет:
— Жалко.
Все смеются. Действительно, лучше было бы, конечно, на белом пароходе к неведомым берегам. Лосева накрывает пухлой ладонью руку Юли:
— Слушай, прости, если влезла не в свое дело. Просто кафешка — на Невском. Слухов — целый подол. Но она девка талантливая. По сравнению с ней Алена Свиридова — женщина-тишина.
Соня презрительно морщится:
— А по сравнению с кем она — женщина-гром? По сравнению с рыбкой в пруду?
Нонна отрицательно мотает головой:
— Не надо о людях плохо.
— Я не плохо, я так как есть.
— Иногда это хуже всего. И потом, Сонь. Ну действительно, что мы на нее так накинулись? Поезжай, развеешься, — кивает она Юле.
— Ага, окунешься в гущу народной жизни, — держит осаду Соня.
Лосева серьезно, будто не чувствуя издевательских интонаций в словах Сони, просит Юлю:
— Потом расскажешь, — и уходит в свои владения.
Соня устала быть в конфронтации. Сколько можно?
— Тогда, знаешь, будешь вести путевые заметки. Настоящий путешественник всегда ведет заметки.
Не знала Соня, что ее иронический выпад Юля истолкует как руководство к действию. Есть такие люди: бросят что-нибудь невзначай, сущую чепуху, а другие подхватят, как знамя, и понесут.
Раннее утро, «тойота-джип RAV-4» мчится по пустынным улицам города. Юля в приподнятом настроении. Громко, на всю катушку, звучит песня группы «Фюзеляж». За рулем Паша Культя — администратор группы и личный друг Обломовой. Тереза в такт собственной песне хлопает себя по колену, а Юля наговаривает на диктофон: