– Привет, – выдыхает он. – Проходи.

Он вытягивает руку, чтобы меня обнять. Я шагаю к нему, и он склоняется к моей шее. Поспорить готова, он чувствует, как колотится мое сердце, даже сквозь всю нашу одежду. В квартире беспорядок, стопка костюмов в мешках из химчистки брошена на один подлокотник кремового дивана, открытая и наполовину пустая бутылка скотча стоит на кофейном столике. Рядом с коробками от китайской еды, покрытыми жирными пятнами, лежит пачка запечатанных писем.

– Прости, – извиняется он, поднимая сумку и относя ее на кухню. – Я все собирался позвать кого-то, чтобы тут убрали. Я просто… Я, эммм, здесь в последнее время было сурово.

Он растерян, чешет ногу сзади носком ботинка другой, ерошит волосы на затылке. Я держу сумочку на локте, словно защитный барьер между нами. Слова, которые я готовила весь день, застревают в горле; я не знаю, с чего начать.

– Я хотел тут все привести в приличный вид, – говорит он, – но я буквально только что зашел – ты помнишь сделку, над которой я работал, с нефтяной компанией? С ними в последнюю минуту случился жуткий кризис. Офис был несколько дней в панике, спешил к дедлайну, и…

Он замолкает посреди предложения, видя, что мне неинтересно, потом пробует другую тактику.

– Ты не представляешь, как я рад, что ты здесь. Я не был уверен, что ты придешь.

– Ну, я тут.

– И у тебя все хорошо? Как вообще жизнь?

– Прекрасно. Отлично. Все просто прекрасно и отлично.

Он кивает и перекатывается с пятки на носок. Сует руки в карманы, потом опять перескакивает на пятку. Между нами лишние полметра вежливости.

– Я, в общем, понимаю, что застал тебя тогда врасплох.

Я смеюсь – впервые за два дня.

– Да, можно и так сказать.

– Все это всерьез, понимаешь. Я люблю тебя и хочу провести с тобой всю оставшуюся жизнь. Мы вместе построим прекрасное будущее. Я ненавижу себя за то, что обидел тебя, но я хочу все исправить.

Он пересекает разделяющее нас пространство и заправляет мне за ухо прядь волос, нежно проведя пальцем по щеке. Я слишком напряжена, чтобы выдохнуть. Он порывисто наклоняется вперед, потом целует меня, крепко прижимает к себе, твердо держа за бедра. Так легко растаять, отпустить себя, сказать, что я его люблю.

Но я не могу.

Вместо этого я снимаю его левую руку со своего бедра и делаю неуверенный шаг назад.

– Джонатан, перестань. Я не могу за тебя выйти.

Лицо у него вытягивается, глаза темнеют. Если он думал, что я скажу «да», то, значит, он меня совсем не знает. Два месяца назад я боялась, что никто не полюбит меня так, как Джонатан. А проведя лето за устройством личной жизни одиноких ньюйоркцев, я должна бы бояться отвергнуть его предложение. Я достаточно хорошо себя знаю, чтобы понять – даже после предложения, кольца и обещания измениться мы с Джонатаном несовместимы.

Я вынимаю из сумки блестящий голубой пакетик «Тиффани», но Джонатан его не берет.

– Оставь себе, – тихо говорит он.

– Не могу. Все кончено, Джонатан.

– Саша, нет, ну не надо. Ты же не серьезно. Я хочу быть с тобой.

Каждая капля злости, которую я испытывала за последние два года, сразу бьет меня изнутри: вечера, когда он отменял наши планы, чтобы поприсутствовать в офисе, бесчисленные ужины, которые я провела, сидя напротив него в молчании, пока он писал боссам, его тошнотворное предательство. Я не знаю, как не видела этого раньше: он не тот самый.

– Я не серьезно? – повторяю я. – Ты издеваешься? У меня, знаешь ли, есть собственное мнение.

– Нет, я не… Просто… пожалуйста, просто останься.

– Мне нужно идти.

Тон у меня, возможно, и неубедительный, но по крайней мере я не унижаюсь, как он.

– Останься на ночь, – тихо просит он. – В последний раз. Ради меня.

Я колеблюсь. Было бы так хорошо свернуться рядом с ним в постели. Он был бы большой подушкой, а его рука обнимала бы меня за талию. Я бы, засыпая, слушала ровное тик-так его сердца, как было уже тысячу раз. Меня тянет это сделать, но я не могу. Я кладу пакетик «Тиффани» на кофейный столик. Мы столько времени провели вместе, а теперь – вот.

– Прощай.

Я поворачиваюсь и ухожу. Открываю дверь, заставляю себя не оглядываться и позволяю ей захлопнуться за моей спиной с тяжелым стуком. Быстро иду к лифту и жму на кнопку, пока та не звякает и передо мной не раздвигаются его створки. Он, слава богу, пуст. Когда я спускаюсь в вестибюль, швейцар машет мне на прощание. Он не знает, что это в последний раз.

Только выйдя наружу, я позволяю себе прислониться к кирпичной стене и расслабиться. Я готова к тому, что разрыдаюсь. Но слез нет. Мне не грустно – я просто ошеломлена. И я горжусь тем, что сделала. Если при мысли о замужестве вас тошнит, значит, это не тот человек.

А потом мне приходит сообщение от того человека.

Адам стоит в дверях, прислонившись к косяку, один коричневый мокасин заведен за другой, и дожидается меня. Из квартиры доносится музыка.

– Привет, красавица, – говорит он, целуя меня.

Я пытаюсь забыть, что час назад Джонатан тоже целовал меня. Это уже не имеет значения; он уже не имеет значения. Есть вещи поважнее, вроде запаха чеснока, идущего от плиты, и пальца Адама, прихватившего меня за шлевку.

Я наклоняюсь, чтобы разуться и заодно не смотреть ему в глаза. Я не могу рассказать ему про Джонатана – слишком рано. Не хочу отпугнуть. Я ставлю обувь на привычное место, напротив кирпичной стены гостиной (для ньюйоркцев вроде меня это чистое порно), и выпрямляюсь.

– Так, выкладывай про собеседование.

Я не могу не улыбнуться.

– Все прошло хорошо! То есть Диего что-нибудь упоминал?

– Он думает, что ты умная и энергичная. Я сказал, что не стал бы присылать к нему дурочку.

– Если я получу место, мы что, будем работать вместе?

Он колеблется.

– Ну, все довольно независимо. Я буду писать свое, ты – свое.

– Но мы будем работать на одну компанию, в одном офисе.

Он морщит нос.

– Это стремно? Стремно, да?

– Я так не говорила.

Я обнимаю Адама за плечи и поднимаю голову, чтобы поцеловать его и прекратить этот разговор. Я совсем спятила – я же знаю, как рискованно работать с тем, с кем встречаешься. (Или встречаться с тем, с кем познакомился на работе, если на то пошло. Это очевидно.) И возможно, звучит наивно, но у меня такое ощущение, что нас с Адамом эти правила не касаются. Мои клиенты рассуждают о том, как трудно и страшно с кем-то встречаться, но с Адамом все так легко. Я не могу это объяснить, например, Кэролайн, потому что она никогда подобного не испытывала; тут или понимаешь, или нет.