Я устало кивнула. Действительно, было такое. Он обещал выяснить, что это за платеж.

– Мне пробили номер счета с квитанции. Это плата за услуги нотариуса из областного центра. Незадолго до смерти твоя бабушка оформляла какой-то документ, о котором никому ничего не сказала. Я хотел выяснить больше, поэтому тебе не говорил. Но, кажется, помимо слов соседки, у тебя будет неопровержимое доказательство для суда. Сперва я даже подумал, что в доме искали именно эту бумагу. Других вариантов в голову не приходило.

– Вряд ли бабушка замуровала документ в стену. Да и мне сложно представить, чтобы пожилая женщина смогла сама положить кирпичную кладку… Скорее всего, бабуля документ где-то припрятала. Че-ерт! Она ведь хотела мне что-то рассказать, – смутно припоминала я.

– Это верно. Стоит подумать, куда она могла спрятать документ. Возможно, она сделала это втайне от своей сиделки. 

Так и есть, бабушка что-то темнила...

А с раздолбанной стеной вообще мутная история.

Орлов почесал лоб и внезапно нахмурился.

– Ты ничего не хочешь мне сказать, Уль?

– Ты сейчас о чем?

– Да так…. Что ж, поехали домой. Завтра во всем разберемся. 

Я не сильно понимала причины его реакции, думала о своем.

Если бабушка, и правда, оформила что-то перед смертью, то где она могла это спрятать? С другой стороны, если станет известно, услугами какого нотариуса она пользовалась, то можно подать официальный запрос и получить копию документа для суда. Знать бы еще, что там.

Но суд не должен проигнорировать запрос. Ведь документ, оформленный тайно незадолго до смерти, вполне может иметь отношение к делу. Это может быть даже и завещание и что угодно другое!

То, что повернет дело на сто восемьдесят градусов.

Александр

Из головы все утро не выходил взлом дома Ульяны...

Я не стал вчера говорить с ней на эту тему, Уля и так выглядела усталой, разбитой и расстроенной. По дороге к дому Зинаиды Ивановны в машине она задремала, и мне так не хотелось будить свою очаровательную спутницу, когда мы прибыли на место. Но ничего не оставалось. Не мог же я забрать Улю к себе и поставить ее перед фактом. А так хотелось…

Наверное, впервые в жизни я понял эти собственнические инстинкты некоторых своих знакомых. Подчеркнутые фразы «Моя женщина то, моя женщина се»... Это были не просто фразы – они отмечали, что эта женщина их собственная. Не подходить! Не трогать!

Даже не дышать неровно в их сторону!

Я немного постоял возле дома Зинаиды Ивановны и осторожно тронул Улю за плечо. Она встрепенулась:

– Что? Мы приехали?

Я кивнул. Сказать: «Выходи» почему-то резко не хватило сил. Хотелось сказать другое: «Останься. Позови Митю и переезжайте в мой дом. Ты и мой сын… Я буду решать ваши проблемы. Я буду вашей стеной»...

Но Уля казалась такой беззащитно-измотанной, что я решил повременить с выяснением отношений и попыткой вырвать ее из уже привычной круговерти жизни. Я думал, что бы такое сказать нейтральное, когда спутница резко выскочила из машины, не дав мне даже галантно открыть дверцу. Бросила:

– Пока. Большое спасибо за помощь и поддержку.

И была такова.

А мне вдруг почудилось, что вокруг – пустота.

В машине пусто, в доме – пусто. И даже радостный лай Виконта не скрашивал больше мое одиночество.

Собака почувствовала, как тонко ощущала всегда перемены моего настроения. Пристроилась в ногах, положила голову на лапы и смотрела преданным взглядом. Но что Вик мог сделать? Что еще? Кроме того, как одарить этой толикой тепла, чужого, но такого сейчас нужного.

Некоторое время я пребывал в прострации. И, наверное, вел себя отчасти как баба. Жалел себя, проклинал всю эту ситуацию, когда снова и снова приходилось платить за прошлое. 

Наконец, мне удалось немного встряхнуться и переключиться.

Ну, правда! Мужик я или нет? Нашел время для рефлексии!

В доме и жизни Ули происходит нечто странное. И я просто нюхом чуял – опасное. Угрожающее моей женщине и моему сыну. Моему! Даже если он об этом еще и не знает.

И мне следует стать той самой стеной, а не заявлять об этом.

С этим решением я отправился спать. А с самого утра все мои мысли крутились вокруг происшествия в доме бабушки Ули.

Сперва я действительно решил, что Ульянина тетка наняла кого-то, чтобы найти возможное завещание и выкрасть его.

Но она могла сделать это и раньше, поскольку имела доступ в дом. Она и при старушке могла найти то, что ее интересует.

Да, она всеми силами пыталась заполучить дом двоюродной сестры, будто там находилось что-то крайне ценное. Но на взлом бы не решилась. Надежда и так хранила уверенность, что суд отдаст имущество именно ей. Иначе бы, как минимум, наняла бы сильного адвоката.

Однако на суде она вела себя уверенно и даже вызывающе. И это говорило о том, что Надежда ни секунды не сомневалась в исходе процесса. Надежда Петровна, как и Уля, не знала о той квитанции, что я нашел. Значит, дело вовсе не в ней и не в том загадочном документе, который бабушка Ульяны решила заверить незадолго до смерти…

Нет! Тут было что-то совершенно иное!

Но что такое могли найти в доме, который Ульяна знала от и до? Если учитывать, что дом совсем старый, давно требует капремонта…

К следователю, который вел дело о взломе, я собирался наведаться позже. После того, как заеду к соседке и получу гарантии, что она придет на суд, если вдруг с таинственным документом дело не выгорит. Бабушка Ули могла оплатить услуги нотариуса, но не успеть ими воспользоваться. Мне требовались гарантии.

А пока мысли о работе отвлекли от вчерашнего инцидента. 

Я заглянул к Анисимову, чтобы спросить о промежуточных результатах проверки. Как вдруг заметил на его столе кипу бумаг. Совсем старых, с пожелтевшими листами, прошитых бечевкой в нечто наподобие книги и вставленных в коричневую картонную обложку.

Сам заместитель неторопливо листал их с задумчивым видом. И даже меня не сразу заметил.

– Эдуардович, кажется, ты занимаешься совсем не тем, чем следовало бы, – строго сказал я, остановившись рядом. – Это еще что такое?

– Александр Станиславович! – Он будто очнулся, вернулся в реальность. – Представляете, господин Ламбер принес из архива старые данные о сотрудниках. Это же настоящая находка!

– А где сам Ламбер? – осведомился я.

– Уехал еще утром, сказал, что у него срочные дела.

– Ладно. Так что