Мы уже давно помогали раненым, вынося их с башни Романа вниз, к новому валу. Генуэзские воины были великолепны, и этот бой на стенах я запомнил в мельчайших подробностях на всю жизнь. Итальянцы рубились и бились копьями, то превращаясь в железного ежа, то в фалангу, то по всей боевой площадке башни разгорались одиночные поединки, но затем стена защитников раз за разом сбрасывала вниз стену нападающих.

Долго так продолжаться не могло, потому что штурм не останавливался ни на мгновение, и даже перевести дух генуэзцы никак не могли. Несмотря ни на что, они стояли как каменные стены, и мессир Джанни все время был среди них, уже дважды сменив измятую кирасу.

Когда солнце поднялось над морем уже на две пяди, Мехмед бросил в атаку на башню Романа двадцать тысяч янычар. Ужасный бой продолжался совсем не долго, и атакующие, которым не было конца, своей огромной массой смели защитников боевой площадки на средний ярус, и генуэзцев уже было меньше половины. Император Константин стоял у башни с последним резервом, и когда мы проносили мимо него Джустиниани с расплющенным плечом и разорванным боком, начал взывать к нему остаться в строю, так как без него Константинополь падет. Я не выдержал и успел спросить у последнего византийца, почему по приказу Нотары пушки остались в арсенале, а не появились на валах за башней, но последнему Палеологу было все равно. Едва стоявшие на ногах воины мессира Джанни, усиленные нашими бойцами, почти зубами удерживали неудержимых янычар, пока мы не вытащили всех раненых.

В последний момент и мне пришлось обнажить меч, прикрывая израненный итальянский арьергард, и я даже не заметил, как рядом со мной оказался Влад, уже с красным до крестовины мечом. На нас надвигалась монолитная толпа воинов султана, и отбиться от нее одним рукопашным боем было невозможно. Плечо в плечо, ощетинившись тремя рядами копий, мы в порядке отступили к проходу на валу, наши воины бросили с него на рвущихся вперед янычар сразу десять кувшинов с греческим огнем, и огненная стена закрыла нас на несколько мгновений, достаточных для того, чтобы уйти, а потом завалить деревьями и щитами ставшим опасным проход.

Все было кончено, передвижные группы от Золотого Рога были уже здесь и рассказали, что Константинополь с моря захвачен и четыре генуэзских корабля сожжены в бухте со всеми остальными судами. Конечно, это была совсем не та новость, которую мы не ожидали. Еще две недели назад мы нашли рядом с городом удобное место на Мраморном море, куда генуэзцы перевели пять своих кораблей из двенадцати. К полудню живые и раненые воины мессира Джанни уже были на готовых к отплытию судах, Влад и Джустиниани сердечно, но быстро распрощались, и корабли без помех растаяли в синеве Пропонтиды, еще не контролируемой османами, чтобы благополучно добраться до Генуи.

Почти двести валахов во главе с Владом должны были вернуться в Галату, которой султан, нуждавшийся в европейских купцах как никто другой, обещал неприкосновенность во время штурма. Нам нужно было пройти через весь Константинополь, и мы сделали это бегом, четырьмя группами, изображая османскую пехоту, посланную для охраны дворцового комплекса. Это оказалось не так трудно, как думалось. Столица Византии умирала, во всех домах и зданиях раздавались крики ужаса жителей и вопли радости османов, дорвавшихся, наконец, до обещанного грабежа. Мы бежали без награбленного по давно уже известным до каждого сарая маршрутам, и поэтому до нас никому не было никакого дела. Грабежи и насилия шли во всех дворцах, монастырях, церквах, домах, и нигде не было ни одного места для спасения. По улицам бесконечной вереницей, как домашних скотов, вели жителей города, с угрозами и ударами, и никто из них, оставшихся в живых, не избег своей рабской участи.

Мы благополучно достигли Галаты, ворота в которую охраняли и наши воины, и без шума, группами по нескольку человек вошли в торговое предместье Константинополя. Генуэзским купцам, как и обещал султан, ничего не грозило, и мы, рассказав их старшинам, что Джустиниани и его воины благополучно ушли в Пропонтиду, быстро погрузились на готовые к отплытию бриги, подняли якоря и ушли в Черное море почти сразу перед закатом. Над Константинополем стоял черный дым, сквозь который совсем не было видно жаркого, почти летнего солнца.

У Игнеады мы остановились и забрали на борт четыре пятерки моих мастеров, задержавшихся в Константинополе, для того чтобы досмотреть падение империи до конца. Даже не сняв янычарской одежды, а только выпив чуть ли не по ведру воды каждый, измученные, но живые, слава богу, воины подробно рассказали Владу, Энею и мне, что произошло в бывшей столице Византии с 29 мая по 2 июня 1453 года, и я, как всегда, выслушав мастеров еще раз, подробно записал их рассказ для архива тайной стражи господаря Влада III Дракулы.

Последний император Византии Константин Палеолог был убит или задавлен в огромной груде тел у башни святого Романа, и его опознали только по красным сапогам. Его первый министр Лука Нотара с тремя главными сановниками в целости и сохранности сдал выехавшему в Константинополь 1 июня Мехмеду II огромную государственную сокровищницу Византии, которую тридцать евнухов не могут пересчитать до сих пор. Султан официально помиловал Луку и его вельмож, но уже ночью янычары убили этого предателя и изменника в собственном доме вместе с семьей страшной смертью. Всех оставшихся в живых сто тысяч жителей Константинополя вывели из города и продали в рабство.

Сейчас в опустевшем от византийцев городе второй день идет огромный пир среди трупов, в котором участвует все турецкое войско. Мехмеду II присвоен почетный титул Фатих-Завоеватель. Константинополь переименован в Истанбул, Стамбул, и объявлен столицей Османского государства, которое больше не Порта. Двадцатилетний султан назвал Стамбул столицей мира, матерью Вселенной и алмазом, обрамленным двумя изумрудами и двумя сапфирами. Мехмед II Фатих объявил себя правителем Европы и Азии, а Турцию – империей, и принял ее новый герб и эмблему, прибавив к византийскому полумесяцу османскую звезду.

В самом начале июня грозного 1453 года «Альба Регия» и «Альба Юлия» плыли по спокойному, как стекло, Черному морю, оставляя далеко по левому борту Бургас и Варну. Среди наших воинов не было убитых, а двадцать шесть раненых благополучно залечивали свои колотые и резаные раны. У нас всего было вдоволь – и припасов, и впечатлений, воины отдыхали, обсуждая пережитое, а я перебрался на «Альбу Регию», где мы сидели с Владом и Энеем на корме, вдыхая живительный морской ветер, и я делился с ними своими знаниями и выводами из увиденного, которые потом записал по горячим следам.

Европа не слишком горевала о судьбе Византийской империи, и это было совершенно правильно.

Восточная Римская империя, названная Византийской, просуществовала более тысячи лет как военная и чиновничья монархия. Императора-базилевса сначала провозглашала армия, затем к ней присоединялись сенат и население. Власть в огромной половине Древнего Рима по наследству не передавалась, и попытки некоторых императоров создать династии заканчивались на их детях.

Потеряв в X веке половину своих земель, собранных вокруг Константинополя за семьсот лет, Византия, погрязшая в войнах с европейцами и арабами, которых она высокомерно и оскорбительно называла варварами, окончательно превратилась в империю воровства, продажности и бесконечных интриг. В ней беспрерывно происходили заговоры, мятежи, перевороты и бунты, представлявшие из себя верх коварства, жестокости и цинизма. Самым страшным преступлением в империи было «оскорбление величества». За словесное оскорбление императора, повреждение его скульптур виновные карались четвертованием, обезглавливанием, сожжением заживо, травлей дикими зверями и поркой до смерти, поэтому народ, населявший столицу и окрестности Константинополя, постепенно превратился в население, состоявшее из лицемерных чиновников и покорных им рабов.