Музыка в стиле барокко подчиняется слову. Хойкен постиг умиротворение, которое она излучала и которому пела гимн, и оно ему понравилось. Господь Бог сидит наверху, в небесах, а все происходит здесь, внизу, и, как следствие, душа улетает. Истинная жизнь разыгрывается где-то в мыслях о вечной жизни после этого недостойного земного спектакля, который никто не принимает всерьез, спектакля запутанного и отвратительного. А красота существует только там, далеко, по ту сторону бытия. Магдалена поет, но кажется, что это поет ее душа, мудрая и прекрасная.

После двух коротких выходов на бис концерт закончился. Они встали почти одновременно. Хойкен решил для себя, что нужно чаще ходить на разные концерты, не обязательно слушать музыку только в стиле барокко. Интересно было бы попасть на концерт какого-нибудь молодого пианиста и смотреть, как странный чудак два часа напрягает «Steinway». Яна посмотрела на него.

— Ну как? — спросила она.

— Неплохо, — ответил он. — Я не ожидал, что такая музыка очень успокаивает.

Яна сунула ему в руку программку, и он положил ее в карман. Спускаясь по ступенькам, Хойкен чуть было машинально не взял девушку за руку.

— Я бы с удовольствием еще чего-нибудь выпила, — сказала она.

— Что ты хочешь? — услышал он вдруг свой голос и это неожиданное «ты». Опять она разговаривала с ним так, словно они уже посещали ресторан.

Когда они вышли на площадь, он взял инициативу в свои руки. Хойкен мельком взглянул на окна своего номера. Торшер был включен, как всегда. Хойкен подумал, не сказать ли ей, что вот уже несколько дней он ночует там, наверху, но у него не хватило на это смелости. Он снова решил, что говорить об этом еще слишком рано. «Sir Ustinov’s Bar» — вот подходящий этап для разбега. Он указал на ярко освещенные окна, за которыми в этот теплый субботний вечер собрались посетители:

— Как ты смотришь на то, чтобы посидеть в этом баре?

— С удовольствием, почему бы нет? — ответила Яна, словно действительно хотела провести с ним еще один час.

Бар был переполнен. Не было ни одного места у стойки или свободного столика. Посетители стояли небольшими компаниями, как на вечеринке. В глубине зала настраивал инструменты джазовый оркестр. Наконец он заиграл, эта мелодия Хойкену была уже знакома. На минуту бар показался Георгу частью его номера. Он протиснулся к стойке и перекинулся парой слов с барменом.

— Одну минутку, сейчас здесь освободятся два места, — ответил тот.

Хойкен спросил у девушки, что ей заказать. Она попросила джин-тоник, и Георг сделал заказ, чтобы скоротать время, пока освободятся места. Через пять минут они уже сидели на высоких табуретах вплотную друг к другу прямо у стойки бара. Он наклонился к Яне, голова к голове. Вокруг стоял такой шум, что понять собеседника можно было, только близко придвинувшись к нему. Они чокнулись и выпили. У Хойкена было такое чувство, что на них все смотрят. Да это и понятно. Такая пара могла стать объектом всеобщего внимания уже только благодаря своим нарядам. Когда девушка поинтересовалась, как чувствует себя отец, он тут же стал рассказывать о нем, о клинике, о Лизель Бургер. Хойкен удивлялся, почему ему так легко говорить с ней, Яна словно открыла в нем какой-то источник. Наверное, он ждал уже много дней, чтобы нашелся кто-то, кто выслушал бы его. Кто-нибудь близкий, но не настолько, чтобы его касалось все происходящее. Георг чувствовал, что ему хорошо и спокойно, когда он обо всем ей рассказывает. Время от времени девушка задавала вопросы, но у него не создавалось впечатления, что она спрашивает из простого любопытства. Хойкен подумал, что Яна занимает нейтральное положение по отношению к событиям в семье и концерне, она не связана с ними напрямую, но знает всех участников и поэтому может представить себе все, что происходит. И все, что не происходит! Когда Хойкен оглядывался назад, он терял чувство времени. Там все события происходили одновременно, он не видел их последовательности, как будто время чудовищно сжалось и выбросило его из своего безопасного гнезда. Он все время куда-нибудь ехал, постоянно пытался собрать и скрепить между собой части одной большой конструкции, которая все время норовила рассыпаться. Георг не знал, удастся ли ему это сделать, он знал только, что это совсем неправильно — все время осматриваться, делать шаг за шагом и проверять, правильно ли ты поступаешь. Но именно это он сейчас и делал.

Хойкен с удовольствием расслабился бы и рассказал Яне о своей жизни со всеми подробностями. Ему очень хотелось сделать именно так. Но потом Георг подумал: что бы Яна ни говорила, он должен контролировать себя и держать правильный темп, не действовать слишком быстро. Жить каждое мгновение. Это было маленькое правило, следовать которому он приучал себя всю жизнь. Как же это здорово — сидеть вот так вместе и разговаривать! В конце концов этим вечером он не будет один. Они оживленно беседовали, и шум в баре постепенно отдалялся. В этой толпе Хойкен и Яна были словно на маленьком острове, где оказались только они, и все, что им нужно, — напитки, тихая, ненавязчивая музыка, которая звучит непрерывно.

— Тебе нравится твоя работа? — спросил он, и девушка ответила, что разбирать почту и выполнять обязанности секретаря ей нравится, но это не то, чего бы она хотела в жизни. На предыдущем месте она имела дело с искусством и творческими людьми. Яна хорошо знала эту сторону жизни, у нее был опыт работы в галерее, связи с организаторами и спонсорами выставок. Хойкен подумал, что ей не хватает проекта — плана, по которому она могла бы работать. Ей была нужна определенная цель. Это было как раз то, что нужно для подготовки и проведения выставки, о которой мечтал отец. Георг не понимал, почему он не догадался об этом раньше. Он рассказал Яне о коллекции отца, истории ее приобретения, о крупнейших владельцах галерей и торговцах, на которых возлагал надежды. Судя по встречным вопросам, которые задавала девушка, можно было понять, что она очень сообразительна и хватает все на лету. Если бы не эта встреча, Хойкен бы никогда не узнал, что человек, которого он так долго искал для организации этой выставки, сидит у него в приемной. Ему больше не нужно было заказывать выпивку: старый бармен понимал все с полувзгляда. Когда бокал опустошался, Хойкену достаточно было просто встретиться с ним взглядом. Да, еще два бокала. Георг чувствовал, как постепенно отходят на задний план его проблемы, спадают тревога и напряжение, и ему даже стало казаться, что все вопросы могут скоро решиться.

Вскоре ему надоело сидеть, путаясь своими длинными ногами в подставке табурета. Хойкен встал и уступил место другому, а сам остался стоять рядом с Яной. Она повернулась к нему, а он облокотился рукой о барную стойку и вдруг заметил, что девушка прильнула спиной к его руке и придвинулась к нему так близко, как будто хотела найти в нем опору и защиту. Короткий момент, когда Хойкен ощутил тяжесть ее тела, был для него сигналом: начать сейчас — самое время. Он подумал, что Яна перешагнула черту и увлекает его за собой, остановок больше не будет, и этому влечению невозможно противиться. Хойкен протянул свою руку назад и медленно положил ей на талию. Этот жест выглядел так, словно он хотел ее защитить, но это было совсем другое. Он гладил ее тело, это было тайное, скрытое ото всех движение. Стало ясно, что прекрасное мгновение в его кабинете было своеобразным извещением о сегодняшнем вечере. Яна ничего больше не говорила. Она сидела, глядя на него и наслаждаясь его прикосновением. Он видел, как по-кошачьи изогнулось ее тело в ожидании чувственного наслаждения. Хойкен подумал, что воспринимает все это трезво, не так, как в молодости. Он чувствовал, как растет его желание. Раньше в такие моменты его разум отключался, а тело превращалось в безвольную и податливую субстанцию, над которой быстро теряешь контроль. Теперь он совсем по-другому чувствовал течение времени. В молодости он бы сидел, боясь выпустить подругу из объятий и все ускорить, не желая прерывать прекрасных минут. Сейчас они уже не могли позволить себе ждать и долго терпеть эту пытку. Слишком сильно они хотели друг друга.