– Ладно, – сказал он наконец. – Я сдаюсь. Может, ты угадаешь мое?

Но тут он бросил взгляд на небо и хлопнул себя по лбу.

– А! Я совсем забыл, зачем пришел. Розамунда, милая девочка, где ты?

Не успел он договорить, как уже помчался прочь, словно ветер. Я сложила ладони рупором и крикнула ему в спину:

– Ты знаешь Розамунду?

– Нет, – отозвался он издали. – Сначала я должен ее найти. Тогда я ее узнаю.

– Зачем тебе Розамунда?

Юноша уже почти достиг горизонта.

– Потому что она – моя гостья.

Я вздохнула. Он уже почти исчез.

– Розамунда – это я.

Юноша, словно вихрь, примчался ко мне. Он пригладил волосы, расправил складки на рубашке, а затем весьма учтиво поклонился.

– Рад познакомиться с тобой, моя… гостья.

– Но кто ты?

– Если ты действительно Розамунда, тогда позволь мне назвать свое истинное имя: Волшебник Невесомого Города.

Через шесть лет после нашего знакомства Волшебник Невесомого Города уже не выглядел столь же юным, как и раньше. Тайной его вечной молодости был его замок.

Но я по-прежнему любила бегать босиком по траве. Чтобы увидеть меня, он был вынужден покидать замок, и поэтому мы повзрослели вместе.

Теперь, когда мне исполнилось восемнадцать, Волшебник превратился в рыцаря со стальной волей и железными плечами. Но впервые в его замок я вошла, когда мне было двенадцать.

Замок находился внутри безмолвного робота, сидевшего на земле. Поскольку мочевой пузырь роботу не нужен, именно там и находились ворота замка. Когда мы вошли, Волшебник (тогда еще похожий на мальчика) взял меня за руку, а в другой его руке с хлопком появился факел. Внутри замка царила абсолютная темнота.

Мы проходили мимо великого множества фресок, ступали по бесчисленным коврам, а после седьмого поворота лестницы сбили на пол три серебряных бутылки и хрустальный шар. Глаза и волосы Волшебника ярко блестели в свете факела. Мы говорили только о нашем путешествии, о том, что встретили на пути, словно вообще не обращали друг на друга никакого внимания.

Наконец я увидела мою мать: она безмятежно сидела на кресле, покрытом тигровой шкурой, и, казалось, совсем не изменилась с тех пор, как мы расстались.

– Дай-ка я взгляну на тебя, юная девица, – сказала она, и вздрогнула от удивления, узнав меня. – Что с тобой?

Волшебник хлопнул в ладоши, и факел исчез. Внезапно на темном потолке огромного зала появилось великое множество светящихся точек – они сияли, словно звезды, словно светлячки.

Человек, создавший свет, обратился к моей матери:

– Ваше величество, вы здесь пробыли совсем недолго, а вот ваша дочь прожила снаружи целых шесть лет.

– Что это за колдовство?

Мать обняла меня, а затем, крепко держа меня за руки, отстранилась, чтобы внимательно меня рассмотреть. Я была слишком смущена и не смела взглянуть на нее.

Волшебник сказал:

– Тысячу лет назад один из моих предков прошел через Дверь в Лето и с помощью магии и колдовства построил этот замок вечной молодости. Любое существо, живое или мертвое, оказавшееся здесь, не подвергается разлагающему воздействию времени. Мне пришлось недолго пожить за пределами замка, и поэтому я вырос вот в такого мальчика, который находится перед вами.

Звездный свет, который омыл чело моей матери-королевы, не мог осветить ее глаза. Она подтвердила свои права на владения того беглеца и оказала Волшебнику невиданную честь – сделала его первым рыцарем Невесомого Города.

* * *

С последствиями этого события мы столкнулись шесть лет спустя. Мой рыцарь нашел в глубинах замка запылившиеся серебряные доспехи. Он надел их и поклонился королеве, сидевшей на троне, покрытом тигриной шкурой.

– Пожалуйста, позвольте мне стать рыцарем Розамунды. Она уже взрослая, она готова к тому, чтобы у нее был свой рыцарь.

Спрятавшись в темном углу, я, словно лань, смотрела на него во все глаза.

– Зачем? – спросила моя мать.

– Ей нужен рыцарь – и не любой, а я. А мне нужно стать рыцарем непорочной дамы, и причем рыцарем вашей дочери.

– А что рыцарь может сделать для принцессы? – спросила мать. – Возможно, ни он, ни она не знают, что ей нужно.

Волшебник Невесомого Города, некогда горделивый юнец, а теперь высокий и храбрый рыцарь, задрожал, услышав ее слова. Его холодная и несгибаемая тень вытянулась и словно взмыла в воздух.

Наконец его губы зашевелились, и он ответил женщине, восседавшей на троне:

– Одиночество в ее сердце – такое же черное, как и ее глаза. Но я подарю ей вечный свет.

С этими словами рыцарь вышел, не оглядываясь, и покинул мрачный замок.

Королева, которую свел с ума ужас бесконечности, вскричала:

– Звезды гаснут! Ты не сможешь вернуть вечный свет!

Звезды гаснут. Ты не сможешь вернуть вечный свет. Но босоногая принцесса, прячущаяся в темноте, продолжала ждать.

Мне было плохо.

Я потеряла счет годам. Сколько их прошло – шесть, шестьдесят или даже шестьсот? Двадцать восьмое февраля стало последним днем этого периода подвешенности, и конец, словно скала, приближался, раскалывая пространство надвое.

Королева человечества сошла с ума в замке. Она не могла смириться с тем, что река времени разъедает весь мир, и особенно с тем, что дни теперь улетали от нее, словно перелетные птицы над забытым деревом. Поэтому она постоянно бродила по замку; покинуть это убежище, этот рай вечной жизни она боялась, но не могла радоваться абсолютной неподвижности.

Я уже не видела на ее лице того тайного цветка. Из-за вечной звездной ночи на ее бледном лице, похожем на маску, под глазами сгустились тени. Ее черные глаза, некогда блестящие, после многих лет неменяющейся жизни потускнели и слились с тьмой.

Я вспомнила про человека, который построил этот замок, – того великого жреца с половиной головы. Куда он ушел?

Когда мир за пределами замка заливали ливни, я делала факелы из пучков соломы и играла в прятки в замке. Я проходила по комнатам, наполненным пылью, разглядывала книги, рассыпавшиеся от одного прикосновения, – быть может, время на них все-таки действовало? Среди них оказался дневник еще одной принцессы, которая жила здесь давным-давно. Этому дневнику она доверила свои самые сокровенные мысли.

Иногда я зажигала масляную лампу, и тени от нее на стенах сливались, превращаясь в незнакомые лица; иногда я зажигала свечу в фонаре, обтянутом розовой бумагой, и ее огонек дрожал и едва не гас.