Сяои прикусывает губу. После долгого молчания она открывает рот и беззвучно произносит одно слово.

Стайка оранжевых лирохвостых груперов проплывает между ними, скрывая их лица.

Когда мужчина и Сяои снова могут видеть друг друга, они оба уже улыбаются.

7

Шесть вечера. Час пик. Людская волна поднимается из метро, наполняет собой магазины, дороги, мосты.

Сяои вылезает из «Дайхацу Шарейд». Она в мире настоящего.

Сумерки пылают ярким, теплым светом. Прохожие расступаются перед ней.

Позади нее длинная тень. Они идут вместе – медленно, прикладывая огромные усилия.

Сяои поднимает руку, касается свистка, висящего на шее.

Они существуют. Они всегда существовали.

Она совсем не одинока.

Она не плачет.

Произведения Чен Цзинбо завоевали множество наград, в том числе премию «Иньхэ» («Галактика») и «Синъюнь» («Туманность»), а также были включены в антологии лучших произведений года. У нее даже есть публикация в «Народной литературе» – возможно, самом престижном и популярном литературном журнале Китая, что большая редкость для писателей, работающих в жанре фантастики. Чен Цзинбо живет в городе Чэнду и работает редактором детской литературы.

Произведения Чен сложно классифицировать. Они похожи на сны, они наполнены многоуровневыми образами, метафорами и аллюзиями. Эти истории, перепрыгивая от одной мысли к другой – словно водомерка, которая идет по волнам на поверхности пруда, зовут читателя за собой. Произведения Чен Цзинбо представляют непростую задачу как для читателя, так и для переводчика, но потраченные на них усилия стоят того.

В небе появились птицы-бесснежники, увеличивая царящий в мире хаос.

Их крылья, которые должны были возвестить о наступлении ясной погоды, царапали оранжевое небо, словно вернувшиеся облака, наполненные снегом. По воздуху поплыли пепельно-белые перья; они падали, пока не попали в мои черные глаза, превратив их в снежные шары.

Шестнадцатого февраля я, беженка, родилась на дороге к свету. В моих глазах светилась жизнь, но никто не пришел, чтобы поцеловать меня в лоб. Люди вокруг тяжело вздыхали. Я подняла голову и увидела пепельно-белую стаю, которая направлялась на юг; крики птиц быль столь же плотными, как и их крылья, крадущие свет.

К югу находилась Дверь в Лето, построенная из парящих в воздухе астероидов, словно дорога в рай.

Огромная звезда, которая осветила путь беженцам, постепенно потускнела, и на лица наползли тени. Я впервые в жизни увидела сумерки: образ моей матери расцвел в тусклом свете, словно тайный цветок.

Человечество плыло по реке времени, направляясь прямиком к Двери в Лето. В тот миг наша крошечная планета, словно капелька росы, падала в бескрайней вселенной, падала к плоскости, состоящей из обломков планеты.

Птицы-бесснежники. Скользя через облака, порванные силой тяжести, эти мягкие, нежные существа внезапно оказались во власти неизвестной силы. Встревоженные птицы закружились в небе, словно огромный электрический угорь, и каждая птица была его чешуей. Они зависли рядом друг с другом, все чаще изящно взмахивая кончиками крыльев. Птицы сближались, сопротивляясь неизвестной силе, которая угрожала сбить их с курса. Электрические искры, созданные трением, перескакивали с одного крыла на другое. Огромная невидимая рука сжала пальцы на шее стаи, и пепельно-белый электрический угорь в небе задрожал; все его тело вспыхнуло голубым пламенем.

Мгновенно невидимая сила, тащившая их в небо, развеялась. Угорь бился среди облаков в предсмертных судорогах, и перья, сброшенные сопротивляющимися птицами, падали, словно вулканический пепел. Вскоре снег из перьев опустился на нас. Он проникал под створки из бычьих кож, он падал, словно мотыльки, на жирные стекла газовых ламп. Комки перьев плавали в грязной воде, которой были наполнены медные тазы, они цеплялись за мои брови и застревали в уголках моих глаз.

Повозка, запряженная быками, медленно катилась вперед. Моя мать запела посреди этого снегопада из пепла и печали, и постепенно я уснула, слушая ее чудесный голос. Но ее глаза были наполнены картинами того, что происходило за пределами повозки: в душном огненном воздухе десятки тысяч повозок ехали в том же направлении. То, что осталось от человечества, затопило холмы и равнины. Чем дальше она смотрела, тем больше видела повозок, похожих на нашу.

Какой-то старик выбежал перед нашей повозкой и опустился на колени.

– Звезда скоро погаснет, – сказал он.

Но моя мать уже это знала. Еще до того, как он открыл рот, ее глаза уже погрузились во мрак. Поскольку глаза быков были закрыты черной тканью, животные не запаниковали. Но с наступлением темноты они почувствовали странный холодок.

Голос старика растворился в поднимающихся облаках пыли – так же как прекрасные, бездонные глаза моей матери утонули в бесконечной ночи.

Он не заметил шипы на колесах повозки. Кровь пропитала землю – темное пятно, исчезнувшее в ночи. Во сне я почувствовала, как повозка дернулась, словно наткнувшись на препятствие, но затем покатила дальше как ни в чем не бывало.

Моя мать продолжала петь. В ее песне седобородый верховный жрец умер по пути к королеве, потому что нес ей дурную весть.

После того дня я больше никогда не видела птиц-бесснежников.

Легенда гласит, что в день моего рождения наша маленькая планета прошла через Дверь в Лето, а все бесснежники умерли на ее пороге. Хотя они были весенними птицами, после их смерти пошел снег. Каждая снежинка была пепельно-белым пером; каждая снежинка была охвачена бледно-голубым огнем.

В тот день когда бесснежники исчезли в южном небе, мы пробили стену, состоявшую из 1301 астероида, и вышли из Сада Смерти через Дверь в Лето.

Люди называли меня Розамундой: они говорили, что я – роза этого мира.

Мне казалось, что этот мир – увядающая роза. Остывающая вселенная была наполнена древними звездами – такими же, как наше солнце; они сжимались, теряли тепло, старели, превращались в бесконечно малые версии самих себя и переставали давать нам свет. Теперь, иссохнув и теряя зрение, они могли лишь молиться за нас, наблюдая за тем, как мы бежим от края ночи.

Тысячу лет назад девять жрецов собрались за круглым столом и спросили богов: «Почему звезды внезапно решили состариться и умереть?»

Ответить на этот вопрос жрецы не смогли, и поэтому король отрубил им головы.

Но один из них, самый могущественный жрец, выжил, потому что у него было два лица: второе было закрыто длинными густыми волосами, и никто про него не знал. Если кто-то набрался бы храбрости и раздвинул завесу волос, похожих на змей, то увидел бы плотно сжатые губы и широко раскрытые глаза. Когда король потребовал, чтобы жрецы отдали ему свои головы, этот жрец рассек голову обоюдоострым мечом и отдал переднюю половину. После этого он ушел из дома и стал странником.