С реальным шелкографом, который в пяти местах заколачивал штуку деревянных в месяц, я подъехал на фабрику. Директор кивнул, глянул паспорт и трудовую, и подписал заявление. Завотделом кадров глянул и оформил. Эти двое были в курсе. Они обязаны. Дир отвечает за все, а кадры представляют КГБ.

Остальные остаются непосвященными. Незачем. Работу всю эту шелкографическую реальный исполнитель привозит, будто он курьер от меня. Работа – надомная! Что и ценно!

В аванс и получку я стою очередь к фабричной кассе, предъявляю паспорт, расписываюсь в ведомости и отвожу деньги кому надо. А он отделяет мне пятнадцать рублей. Я отбрыкивался, но мне разъяснили, что это закон: десять процентов, или десятка от мелких дел, или пятнашка от суммы покрупнее, – это положено платить тому, кто предоставляет свою трудовую и возит зарплату. Эти пятнадцать мне были просто как найденные.

Но. Если на Солнце есть пятна, то дыры в тонких мирах – их отражение. Провал в такую дыру выглядит примерно так:

Отхожу от кассы. И ко мне – мужик. Берет за рукав и ведет речь:

– Я давно хотел с вами встретиться! Вы такой неуловимый! Как я рад, наконец!

Я надуваю щеки и валяю ваньку с мобилизацией всех способностей.

– Я главный технолог. У меня к вам ряд вопросов. Как удачно! Пройдемте в цех, я вам все покажу…

Трах-тибидох. Господи, помоги мне сделать умное лицо.

И полтора часа он мне сует гитары и балалайки всех фасонов, тычет в кружочки вокруг дырок, каемочки и точечки, и парит мозги китайской грамотой. А у меня в голове все плывет от кивания.

– Я рад, что вы со мной согласны. Ведь так же рациональнее, правда? Вы плохо себя чувствуете? У вас такой вид…

Вид у меня был что надо. Я уже прикидывал, сколько мне дадут, или удастся обойтись условным сроком и ссылкой.

С трудом уйдя живым и доехав до моего деловара-шелкографа, я устроил бенц:

– Хоть объясните? что говорить? полтора часа! как кретин!!! а если донесет?.. стукнет?.. а если снова?! младший технолог? или средний инженер? там этих музыкоделателей полная фабрика!..

– Ах, – сказал он. – Что же, конечно, обязательно, как же так, кто их вообще куда тащит соваться, рационализаторы хреновы, мало им своей работы, так в мою лезут. Технолог!! хренолог…

Через два часа я привез домой сумку вещдоков. Там были рамочки, куски шелка, клей, баночки, пузыречки, кисточки, валики, растворители и разбавители. Я мог открывать мастерскую на дому. Шелкограф в рабочем интерьере.

Вечером сидим с друзьями. Дымно – комната восемь метров. Выпиваем понемногу. Звонок к соседям. А через минуту – стук в мою дверь.

Участковый, лапа моя. Улыбается застенчиво. И счастливое лицо соседки за плечом. Конец тунеядцу, и собутыльникам его с девками мало не будет от родной советской милиции.

Ах, говорит участковый, что ж у вас так накурено. Напитки употребляете? Нет, гости не запрещены. И двадцати трех часов еще нет, пожалуйста. А… паспорт ваш… можно? А работаете… где? А… трудовая ваша… там?

Через час очумелый капитан мог ответить на все вопросы технолога, задолбавшего меня утром. Я показал ему, как натягивается шелк на рамку, и как он спрыскивается лаком из пульверизатора. Как кисточка макается в растворитель, вытравляется по лаку рисунок марки, а фон закрепляется утюгом. Я расплавил пока на плитке воск и пояснил распределение краски по валику и накатывание марок на чистый шелк.

Капитан снял шинель, уместился на диван меж гостей, принял стакан портвейна и закурил. Соседи ваши, по секрету, склочные гады, сказал капитан. Второй донос. Он же обязан отреагировать. А тут человек пашет на дому, как папа карло. Они, суки, не иначе хотят комнату отобрать. Хабалка с колбасного цеха и муж-таксист. Ненавидит он такую публику. Вы звоните мне, если что.

Слушай, так ты что, реально шелкографом работаешь, сколько же получаешь, ошеломленно залюбопытствовали друзья после ухода власти?

Инструктор по шелкографии для всех интересующихся, сказал я. Сегодня с одиннадцати утра.

Я работал в газетах два раза по девять месяцев. Отчетливый срок декретного анти-отпуска. Зачатие ощутимо происходило в первый день, и в положенный срок из меня рождалась черная ненависть ко второй древнейшей. Это нервировало окружающих, мешало им справляться с собственными чувствами, и меня ласково толкали в увольнение, любя вслед. Но поначалу, как полагается, было приятно.

«Скороходовский рабочий» был прекрасен. Беззаботные звезды и пораженцы в анкетных правах, и все цинично расстаются с комсомольским возрастом. А журналист – это было круто. Представители элитной и романтичной профессии. Знакомишься с девушкой, вы кто и то-се, а я журналист, не верит, покажешь удостоверение – ух ты, и сразу другое дело.

Я пришел в «Скороходовский рабочий» 22 апреля, в день Всесоюзного ленинского коммунистического субботника. Это у меня вообще был какой-то Юрьев день перехода с места на место. И что характерно – каждый раз невпопад.

Нет, приняли отлично, выпили нормально, все что-то делали, я предлагал себя на подхвате, классная контора. Интересно стало назавтра.

Номер «Скороходовского рабочего», четыре полосы, пять раз в неделю, десять тысяч тираж, единственная в мире газета обувщиков, читается на дюжине фабрик объединения в Архангельске, Петрозаводске, Новгороде и Пскове помимо Ленинграда, – вышел с радостной шапкой на первой полосе:

«ПЕЗДА ПОШЛИ ПО ЛЕНИНСКИМ МЕСТАМ»

Мы рухнули на пол, не веря счастью. Когда встали, оказалось, что мамка-редактриса встать не может. Ей нужна «скорая» для предынфарктного состояния. Из больницы ее перевезли в райком партии, и оттуда с партийным выговором повезли обратно в больницу, через неделю из больницы – на совещание к Генеральному, директору всего объединения то бишь, и оттуда нет, не на кладбище, а снова в больницу. Но тогда уже из больницы – на работу! Правда, всех лишили премии, но никого не посадили. Тогда мало сажали.

Редактор «Ленинградской правды» в тот же святой день так легко не отделался. Правда, у него и газетка покруче была. Весь ее разворот, оснащенный фотографиями, был посвящен Ленинскому субботнику.

И вот в центре разворота характерная картинка: обвешанные оружием ребята в камуфляже радостно скалятся на фоне пальм, и в каждой руке – по отрезанной голове негра.

И подпись под клише: «Ударно потрудились сегодня ребята с “Электросилы”!»

Народ умер в экстазе. Что ударно, то ударно. Как, что, почему такое наслаждение?!

А на четвертой полосе в международном обзоре – неприметная фотка каких-то работяг с носилками и лопатами, и подпись: «Зверства португальских колонизаторов в Анголе».

Газета в металле, перекинули клише одного формата, а подписывающий редактор, не говоря о корректоре, в клише ведь не вглядывается, их текст и макет заботят. Одно касание – и всем марципаны.