В течение двух выходных дней он много раз открывал и закрывал сотовый. Каждый раз, сталкиваясь с Сынхваном, он в душе замирал. Не знал, что так трудно сказать человеку: не хочешь ли пропустить со мной по стаканчику? Каждый раз он ждал удобного момента и упускал возможность. Если бы они сидели вдвоём и выпивали, может быть, Хёнсу нашёл бы способ разузнать обо всём, воспользовавшись подпитием Сынхвана.

Хёнсу вернулся домой уже за полночь. Он так и не решился позвонить Сынхвану. Он только про себя разговаривал со своим помощником. Будь что будет! Даже если он видел меня, что он может сделать? Разве есть доказательства, что я там был? Он же не снял меня на камеру.

Он рухнул на кровать. Это был первый день, когда Ынчжу вышла на работу. Без неё в комнате было очень уютно и хорошо. Да, Кан Ынчжу. Ты молодец! Зарабатывай побольше! А твой муж хорошенько поспит.

Хёнсу босиком шёл в поле сорго. В одной руке он держал ботинки отца, в другой – фонарик. Поздно вечером он двигался в лунном свете в тени высоких стеблей сорго. Было полнолуние. Поле сорго горело алым цветом. В деревне лаяли собаки. Казалось, все собаки в деревне смотрят на луну и лают. Хёнсу остановился перед колодцем. Один раз вздохнул и бросил ботинок в колодец. Когда раздался звук падения в воду, спавший до этого колодец проснулся. Мужской хриплый голос звал его: Хёнсу! Хёнсууу-у!.. Хёнсу бросил второй ботинок. Сожри это и заткнись! Колодец своей чёрной пастью проглотил ботинки. На этот раз раздался возглас девочки: «Папа».

Хёнсу открыл глаза. Он не мог сразу сфокусировать взгляд, но понял, где находится. Когда он засыпал, он был в комнате, а когда проснулся, лежал на полу у дивана в гостиной. Он поднялся, его левая рука висела. Опять вернулся Воротила, словно указывая, что пора на работу. Теперь он появлялся каждое утро.

Хёнсу включил свет и осмотрел своё тело. В отличие от предыдущего дня его голова и одежда не были мокрыми. Однако штанины внизу и сами ноги были испачканы землёй. На полу валялся фонарик, а следы грязных ног тянулись от входной двери. Это точно были его следы.

Хёнсу вышел из квартиры. Было уже утро. Только что поднявшееся солнце освещало следы его ног на каждой ступени лестницы. Эти следы вели в сторону клумбы перед домом. Они отпечатались на мягкой влажной земле и вели в ту сторону и обратно. Он двинулся в направлении уходящих следов. Они перебрались через низкий деревянный забор, находившийся между домами 102 и 101, пересекли задний двор дома 101. Затем вышли на заднюю дорогу за забором. По ней он в прошлый четверг вечером шёл в одиночестве после того, как поссорился с Ынчжу. Следы достигли моста у водонапорной башни, откуда он сбросил в озеро тело Серён.

Хёнсу вдруг повалился и присел возле перил моста. Он не мог стоять. Его потряхивало от страшной правды, словно он оказался внутри какого-то вихря. Три дня, в течение которых он видел сон, оказались и сном и не сном. Это была реальность во сне и сон в реальности. Это было воспоминание о колодце, которое не отпускало двенадцатилетнего мальчика. Это был злой дух, от которого он, покинув это поле, думал, что избавился. Воротила был всего-навсего посланником этого духа. Теперь явился настоящий злой дух, чтобы разрушить его жизнь.

Несмотря ни на что, он очень не хотел в это верить. Этого не может быть. Такого не бывает.

Однако бывает. Может случиться всё, что угодно. Хёнсу знал это лучше, чем кто бы то ни было. Даже сам доказал это в ту ночь, когда произошло убийство. Единственное, чего не может случиться, – это возвращения назад в двадцать седьмое августа, в десять сорок пять вечера. Все, что он может сделать ранним утром понедельника шестого сентября, – это подняться и вернуться в сто второй дом в лесопарке «Серён». Прежде чем неожиданно появится ночной дежурный и спросит его, что он там делает.

У двери стоял Сынхван. На его плечи было накинуто полотенце, рот был широко открыт. Он смотрел на начальника, который входил в квартиру в жутком виде. Сынхван с удивлением смотрел на его левую руку, висевшую как плеть. У Хёнсу не было сил объясняться, да и объяснять было нечего. Он просто подумал: слава богу, что Совон не увидел его в таком виде.

«Можно мне первым принять душ?» – спросил Хёнсу, и Сынхван в растерянности отошёл от двери.

«Конечно».

Едва он вошёл в ванную, как начал работу над изгнанием Воротилы. Он достал нож, который спрятал в шкафу, взял правой рукой левую руку и положил на стиральную машину ладонью вверх. Ножом он сделал надрез на пальце. Воротила стал в два раза устойчивее, чем накануне. Хёнсу трижды надрезал основание большого пальца, но чувствительность не возвращалась. Значит, Воротиле мало, что кровь заливает ладонь. Если больше ничего не предпринять, то Воротила не уйдёт. Такое уже случилось в прошлый четверг. Тогда он решил ничего не делать и потерпеть, но из-за этого всё утро до обеда работал одной рукой. Хёнсу не хотел, чтобы это повторилось снова.

Хёнсу взял нож и поднёс его к запястью. Это место, где проходит синяя и толстая вена. Здесь очень важно правильно рассчитать силу, чтобы нож не перерезал главные артерии и связки. Нужно резать быстро и неглубоко. Лезвие скользнуло по запястью и вскрыло кожу. Из вены брызнула кровь, как струйка воды из водяного пистолета, и обильно потекла по руке. Хёнсу ощущал какое-то странное чувство эйфории. В глазах всё помутнело, по левой руке разливалось что-то горячее и острое. Приятное чувство, которое появлялось перед уходом Воротилы.

«Хёнсу!»

Хёнсу откуда-то издалека услышал голос Сынхвана. Эйфория мгновенно улетучилась, исчез Воротила, и рука, сжимавшая нож, отлетела к стене. Сынхван схватил её и ударил ею о стиральную машину.

«Боже мой, начальник, что вы делаете?» – закричал сердито Сынхван. Он обмотал полотенцем запястье Хёнсу, подтолкнул его к стене и, подняв руку выше уровня груди, стал изо всех сил затягивать полотенце. Хёнсу не сопротивлялся, но был удивлён. Чего он так с ума сходит, будто впервые увидел кровь?

«Всё в порядке», – Хёнсу казалось, что его голос доносится откуда-то издалека.

«Рана глубокая».

Сынхван размотал и отбросил окровавленное полотенце, положил на руку новое и туго перевязал его жгутом.

«Надо идти в медпункт, чтобы зашить рану».

«Да нет. Только вена задета».

Сынхван с недоумением смотрел на Хёнсу.

«Вы из-за этого на прошлой неделе ходили с повязкой?»

Хёнсу стало не по себе. Как объяснить Сынхвану про Воротилу? Хёнсу очень не хотелось оказаться пациентом психушки. Но, с другой стороны, молчать тоже было нельзя. Сынхван мог подумать, что он хотел покончить с собой. Более того, если Сынхван свяжет это с убийством Серён, то будет ещё хуже.

«Иногда у меня парализует левую руку. Это началось в те времена, когда я занимался бейсболом. Ортопед сказал, что особой проблемы нет. Но я реально не могу в такие моменты двигать левой рукой. Она будто затекает. Если пустить кровь, то это проходит, поэтому я слегка надрезал себе вену. Я не собирался перереза́ть артерию. Даже и в мыслях этого не было…»