Возможно, что и сознание на некоторое время потерял — фиг поймешь!

Таран даже не сразу усек, что воздушной волной его все-таки выкинуло из кузова, и он, каким-то образом, ничего себе не сломав и не отбив, совершил мягкую посадку на пятую точку — метрах в пяти от «газика». Его не перевернуло, и оттуда к Юрке Уже спешил Гребешок, явно беспокоясь за здоровье напарника.

— Ты цел? — этот вопрос был не первым, который он задал, но первым, какой Таран услышал. Когда Юрка кивнул, Гребешок сгреб его за плечи и впихнул в машину, на сиденье рядом с собой.

Пока Таран очухивался, Гребешок рулил подальше от самолетных обломков, в которых все еще что-то рвалось и разлетаюсь во все стороны, примерно так же, как после взрыва арт-склада в Лубангу.

Впрочем, похоже, что им наконец-то начали отвечать. Трасс очередей стали пролетать уже не бог знает где, а довольно близ ко от машин.

— Хорош! — заорал Болт. — Валим отсюда, все за мной! Гусяра, прикрываешь!

Командирская машина вывернула обратно на гравийную дорогу и на полном газу понеслась к воротам. Следом ринулись машины Бориса и Богдана, чуть позже их подсуетился Гребешок, а еще чуть сзади поспешали Агафон и Налим. — Ну, ты как? Очухался? — спросил Гребешок. — Не тошнит?

— Не-е, — пробормотал Таран, — в голове только гудит.

— Нормально! — тоном медицинского светила оценил Мишка. — Жить будешь!

За кормой послышался грохот рассыпающегося кирпича — это отходил Механик. Просто так, через ворота, ему было скучно, поэтому он постарался боднуть и развалить кирпичную будку КПП.

Трассеры над аэродромом все еще мотались, кто и в кого пулял — было непонятно. Продолжало что-то взрываться и там, где полыхали обломки «Геркулеса». Лихая колонна домчалась до асфальтированного шоссе и неожиданно для многих — для Тарана точно! — повернула направо, то есть в сторону Лубангу…

На востоке посветлело, бурная ночь заканчивалась.

Нельзя сказать, чтоб Лида Еремина была совсем уж идиоткой или просто храброй до безумия, но иногда она принимала решения, которые заставляли думать, будто дело именно так и обстоит. Возможно, что ей какие-то гены от Олега Федоровича передались, который тоже решался на всякие авантюры, а потом удивленно чесал в затылке и сам себе удивлялся: е-мое, как же это у меня получилось-то?

Когда за окнами помещичьего дома фазенды генерала Азеведу полыхнули первые молнии и раскатился гром, у Лиды в голове мелькнула чисто сумасшедшая идея, что более благоприятного момента для побега просто не придумаешь.

* * *

В то время, как начиналась гроза, и она, и Климковы с младенцем уже поужинали и залегли в койки. Правда, никто, кроме Ясеньки, заснуть не успел.

После первого проблеска молнии и громового раската Лида обратила внимание на то, что перестали шуршать кондиционеры. Щелкнула выключателем — света не было. То ли где-то провода порвались, то ли электричество отключили ради безопасности. За железной дверью переругивались охранники, потом через замочную скважину проглянул красноватый, тусклый свет ручного фонаря. Да, с таким освещением далеко не углядишь!

«Собаки Баскервилей» за окнами скулили и подвывали, явно просились, чтоб их забрали в дом.

Тут Лида вспомнила: у этих двоих, за дверью, два автомата, шесть магазинов, два остро наточенных штык-ножа и, кажется, минимум по паре гранат «Ф-1». Если б это удалось захватить, то можно было бы попытаться проскочить к выходу. А там «уазик» с ключами. Неужели здешние солдаты настолько дисциплинированные, что останутся сидеть в открытой машине под тропическим ливнем?

Лида перебежала к окошку, из которого можно было увидеть «уазик», и малость разочаровалась. Солдаты спешно снимали с треноги пулемет и натягивали на машину брезентовую крышу. Они успели это сделать еще до того, как первые струи дождя упали на землю, но сразу после этого дружно бросились на крыльцо, оставив машину на произвол судьбы. Туда же, на крыльцо, примчались и оба черных пса. Судя по гомону и лаю, эти трое солдат, и собаки, и патрульные, прибежавшие из парка, не собирались героически нести службу под ливнем 'и ветром. Вся эта публика набилась в караульное помещение. Лида припомнила: там двустворчатая дверь. Если засунуть между ручками створок хотя бы ножку стула, выбраться оттуда будет туго… По крайней мере вполне реально добежать до машины, забраться в нее и завести. Правда, сперва надо как-то разобраться с двумя охранниками у двери и с охранником у лестницы. Причем лучше всего это сделать потише, без стрельбы и воплей…

Правда, на самые главный вопрос безумная девица еще не получила ответа, а именно: согласятся ли Климковы рисковать, не сочтут ли, что от добра, добра не ищут? В конце концов, нормальные люди, беспокоящиеся о здоровье своего младенчика, наверняка не решились бы устраивать побег среди ночи и тропического ливня.

Именно поэтому Лида решила, что тратить время на переговоры с этим семейством — себя не уважать. А потому надо обставить дело так, чтоб они побежали в любом случае, хотят они того или не хотят. Чтоб все сразу стало — или пан, иди пропал. Заодно она тут же придумала, как заманить охранников в комнату…

Припомнилось ей известное выражение: сжечь корабли! Вот она и устроила маленький пожар у себя в комнате. Взяла с окна, около которого обычно курил Гриша Климков, зажигалку и подпалила простыни и матрац в своей комнатке.

Огня от этого получилось немного, но дыма — предостаточно. Дым этот потянуло и в комнату, где спали Климковы, и через щели под металлической дверью — в коридор, к охранникам. Для верности, чтоб Климковы не задохлись сонными, Лида заорала самым истошным образом:

— Пожар! Горим! — и стала колотить к ним в дверь. Само собой, от такого концерта молодые проснулись, и Маша, в ужасе ухватившись за ребенка, тоже завопила, только более тонким и оттого более пронзительным голоском:

— Пожар! Горим!

Порядком перепугался и Гриша, который вообще-то знал португальский язык, но заорал не «фого! фого!», как полагалось, а все то же по-русски:

— Пожар! Пожар!

Впрочем, охране переводчика не потребовалось. Когда дымом пахнет — и так все ясно. А что с ними сделают, если дорогостоящие заложники сгорят или в дыму задохнутся — это ребята представляли хорошо. Залязгали засовы, один боец побежал вниз — поднимать тревогу, а второй ринулся выводить «дорогостоящих».

Наверно, с точки зрения христианской и вообще всяческой морали, нападать на человека, который бежит спасать тебя от огня и дыма, — это безобразие. Но Лида в данный момент руководствовалась не моральными, а материальными принципами — ей хотелось на волю. Потому что охранник этот собирался спасать ее не по велению сердца, а выполняя приказ. Завтра или послезавтра этот служака с тем же усердием спихнул бы ее в болото к крокодилам.

Как крокодилы кушают, Еремина полюбовалась на ферме у Ларева, где эти зубастые кандидаты на переработку в чемоданы и дамские сумочки в считанные минуты задирали здоровенных коров и буйволов до состояния «остались рожки да ножки».