достаточно времени, чтобы полюбоваться творениями госпожи Элентари.

***

— Твой хрусталь полнится вином, а мой — светом, вот разница между нами, Дитя Эру, — произнёс Владыка Манвэ, используя обычную речь.

Вала стоял на играющем в лучах закатного солнца прозрачном балконе, огромном, как площадь. Завитки, из которых состояло сооружение, по-разному отражали свет, меняли оттенки, вспыхивали и угасали. Небо было сине-розовым, абсолютно безоблачным. Владыка Ветров и всей Арды, призрачный, недосягаемый и прекрасный, отошёл от ажурных перил, и на его месте остался такой же силуэт, несколько большего роста и шире в плечах.

Тулкас.

Эонвэ положил руку на плечо Ингвэ, и эльфу стало совсем не по себе.

— Ты не нашёл здесь обещанное, так? — Манвэ взглянул на гостя, потом — на небо. — Эонвэ говорил о звёздах, а ты видишь только Ариэн во всей её прекрасной пламенной мощи. Мой глашатай обманщик, похоже. Может быть, потому что слишком много общался с безумцами?

Ингвэ почувствовал, как становится холодно.

— Я оплакиваю павших, и слёзы мои проливаются дождём, смывающим кровь и грязь, но израненые тела, увы, не исцеляются от моей скорби. И мертвецы не восстают из праха. Я любил твоего друга, Ингвэ, и его сына, что бы тот ни творил…

Тулкас хохотнул, отошёл в сторону, и на его месте остался ещё один силуэт, отличающийся лишь лёгким рыжеватым оттенком волос и бородой. Вала Ауле посмотрел на эльфа недобро.

«Говори, — прозвучало в голове Ингвэ требование, — что тебя не устраивает в чертогах, сделанных мной?»

Пытаясь думать деликатнее, владыка Ваньяр прилагал усилия, чтобы не задавать вопрос: почему Ауле здесь? Если бы были претензии к нему, с ним встречу бы и просил…

— Света стало больше, звуки — громче. Мир подстроился под Младших Детей, — улыбнулся Манвэ, подходя ближе, из-за его спины мерцающей тенью вышла Элентари. — Люди слепы и глухи, слабы телом и оттого — духом. Каждый из них способен на многое, но лишь в краткий миг своей весны и лета. Им не место в Земле Валар. Но ты, Ингвэ, мудрый, светлый и прекрасный эльда, настоящий друг для Валар, почему решил, что сделанное для тебя недостаточно хорошо?

— Я так не думал! — чувствуя, что разговор уходит совсем не в ту сторону, заговорил эльф, однако Сулимо приложил палец к губам: осанвэ, только осанвэ.

«Мой народ готов служить Валар, — попытался сформулировать мысль Ингвэ, — это счастье для Ваньяр. Но мы не можем делать это в полной мере, живя далеко от Владык, прячась в подземелье».

«Ариэн слишком горяча для вас!» — прозвучал голос Ауле.

«В тени гор им будет хорошо, — прозвенела колокольчиком Варда. — Отец Илуватар будет рад видеть, что его Дети живут вместе с нами».

«В нашей тени», — уточнил Тулкас.

«Я расширю дворец Манвэ, — согласился Ауле. — Ваньяр смогут переселиться на Таникветиль. На отвёрнутую от света сторону».

— Вот видишь, слова не нужны для понимания, — подбодрил Эонвэ растерявшегося эльфа. — А теперь взгляни на небо. Я тебе не лгал.

Ладья Майэ Ариэн уплыла за горы, на стремительно чернеющем небе зажглись звёзды: прекрасная недосягаемая россыпь драгоценных камней, похожих и разных, но одинаково чарующих.

— Спасибо, — вздохнул Ингвэ, — за счастье, которое могут дать только Владыки Арды. Спасибо, что не поскупились.

Преклонив колено перед Манвэ и остальными, эльф продолжал смотреть на звёзды, которые здесь, в горах, были особенно прекрасны.

Примечание к части Песня "Веретено" Вероники Долиной

Дом Нарнис Нельяфинвиэль

Облака затянули низкое северное небо, заморосил неприятный дождь.

Арафион с подозрением посмотрел на море, серое и холодное. Безразличное. Иногда казалось, что даже любопытный сверх меры Майя Оссэ не заглядывал сюда, однако сегодня ощущалось присутствие Айну. В сочетании с непогодой это обстоятельство настораживало: возникало стойкое ощущение произошедшей беды.

Лёгкие волны осторожно касались пристани и маяка, лодка с алой звездой мерно покачивалась, даже не натягивая канат.

— Я не хочу разговаривать о возвращении, — сказал, не поворачиваясь, Арафион, зная, кто теперь стоит за спиной.

— Мне можешь ничего не говорить, — равнодушно произнёс Майя, посланник Оромэ, чаще других бывающий на севере Валинора. — Я сопровождал к Нарнис гостей, и они рассчитывали на встречу с тобой тоже. На всякий случай король Ингвэ передал своему сбившемуся с пути внуку письмо, готов был умолять, чтобы я доставил послание лично. Мне несложно его даже прочитать для уверенности, что родич ваньярского владыки узнал содержание столь важного текста.

Удивляясь, что Ингвэ снова называют именно королём сами Айнур, Арафион обернулся к помощнику Вала Оромэ и взял письмо.

— Ты не хотел жить под землёй, — с пониманием в голосе сказал Майя, — тебе нравилось петь во дворце рядом с Владыками, ты любил слушать свой голос, летящий с ветром над Валинором, окрашенный искрящейся пылью. Ваньяр уходят из подземелья, Ингвэ с семьёй будет жить в новом крыле дворца Владыки Манвэ Сулимо, твои собратья выстроят дома под сенью священной горы Таникветиль, защищённые от жара Ариэн, видя небо над головой. — Посланник замолчал, внимательно смотря из-под маскировочной зелёной маски на эльфа.

«Или ты слишком увлёкся видимостью свободы и созданием иллюзии бунта? — задал Майя беззвучный вопрос. — Ты придумал себе любовь? Ради чего, аманэльда?»

Арафион опустил письмо. Моросящий дождь усилился, ветер погнал волны, лодка закачалась заметнее. Зная, что Майяр не служат гонцами для эльфов, за исключением редчайших случаев, когда Валар ждут ответ от кого-то, кто не может приехать сам и всё сказать лично Владыкам, внук ваньярского короля молча пошёл на конюшню. Портовые дела могут подождать, нужно скорее встретиться с важными гостями Форменоссэ.

***

С намокших под дождём цветов винограда падали капли, исчезая в высокой траве.

— Этим ягодам не суждено созреть — не ко времени народились, обманувшись осенним теплом, — печально сказал Румил, отходя от окна и устремляя взгляд на книжный шкаф.

Финвиэль с любопытством рассматривала прославленного исследователя. Лауранаро, пряча от сидящей у камина матери бинты на груди, перекинутые через шею, приобнял здоровой рукой задумчивого и словно испуганного отца.

— Что-то случилось там, — Румил вздохнул, — за морем. И,