— Ты снова пытаешься меня обмануть, твердя, как истину, одно и тоже. Не тешь себя мыслями, что ты — самый хитрый в Элегиаре, и у тебя выйдет и мне заморочить мозги, и уйти от Абесибо. По молодости я тоже был таким же. И за то, что я не знал свое место, жизнь меня жестоко наказала. Когда эта шлюха разорвала помолвку и ушла к Вицеллию, я должен был выкинуть эту безмозглую и жадную до золота женщину из головы. Однако, мое упрямство, глупость и уверенность, что я смогу вернуть ее, сделали меня трупом на всю оставшуюся жизнь.

— Расскажите, пожалуйста, что же случилось тогда, тридцать один год назад? — поднял глаза Юлиан.

— Нечего рассказывать, — злобно заскрежетал старик, и глаза его, подернутые дымкой воспоминаний, вспыхнули гневом. — Я был трижды дураком, за что и поплатился! Я допустил это все. Я, вместо того, чтобы забрать тебя и отдать эту шлюху, это мерзкое алчное создание на растерзание толпе, вывел ее и отпустил. И я, зная, что Вицеллий некоторое время ходил по дворцу, пока его искали, не заставил веномансера проверить свои покои.

— Белую Розу невозможно распознать, если не имел с ней дела раньше, — осторожно заметил северянин. — Слишком тонкий запах.

— То есть, ты хочешь сказать, что я всего лишь дважды дурак?

— Нет, что вы… Нет… Я лишь заметил, что вы при всем желании, достопочтенный, не смогли бы понять, что Вицеллий подсыпал туда яд.

Илла сцепил пальцы на животе и хитро улыбнулся. Не понимая, отчего на костлявом лице Советника вдруг заиграла жестокая радость, пусть и кратковременная, Юлиан сначала опешил, а потом сообразил и мысленно отругал себя за оговорку, которую, Илла Ралмантон, видимо, посчитал в свою пользу. Юлиан назвал Вицеллия не отцом, а по имени.

Раздалось ерзание по дивану. Консул все не мог найти удобное положение для своей затекшей спины. Видимо, накопившаяся за день усталость сделала свое дело, и не говоря ни слова, Илла решил окончить разговор. Он молча поднялся, бросил пронзительный и острый взор в сторону северянина, и уже собрался покинуть гостиную, но Юлиан остановил его просьбой.

— Достопочтенный Ралмантон.

— Что?

— Раз уж вы сказали, что я буду получать жалованье, могу ли я попросить вас продать мне одного уличного раба в слуги?

— Нет! Твой ошейник еще при тебе раб — ты не имеешь права по закону совершать какую-либо куплю-продажу, — впрочем, после недолгого раздумья Илла кивнул. — Но я могу сдать тебе одного в аренду, с вычетом из жалованья.

— Спасибо, достопочтенный, — выдавил из себя улыбку Юлиан.

— Когда благодарностей становится много, их цена дешевеет, — жестко оборвал старик.

Хромающей походкой изможденный Илла Ралмантон скрылся в спальне вместе с охраной, а Юлиан отправился к себе. Там его ждали Дигоро и Габелий. Как только тихо скрипнула в ночи дверь спальни, они умолкли, перестав спорить о чем-то своем и маг убрал звуковой пузырь. Когда Габелий увидел раба, то с облегчением выдохнул, ну а Дигоро как-то недовольно насупился.

— Все ли у тебя хорошо, Юлиан? — как бы невзначай поинтересовался Габелий. Дигоро фыркнул.

— Все хорошо, почтенный. Уже полночь, а вы еще не спите — непорядок, — улыбнулся северянин.

— Да-да, бессонница, знаешь ли, — прокряхтел полноватый маг. — Пришлось вот Дигоро просить сбор сделать. Так, чтоб нервишки подуспокоить. В последнее время столько всего случилось. Но раз ты здесь… Тогда пусть хранит вас всех ваш Гаар. Всем доброй ночи.

* * *

На следующий день

Латхус снова был глух и нем к обращениям Юлиана. Тогда веномансер просто решил молча следовать за наемником и продолжил спускаться по каменным ступеням. Шли они уже долго. Пересекли множество коридоров и нижних залов, спрятанных под ратушей, пока, наконец, не повеяло сыростью. Ступени обросли мхом. Возможно, они были под руслом реки Химей, потому что по полу затарабанили срывающиеся с потолка капли. Юлиана не покидала уверенность, что один из коридоров пещер ведет за город. Но чутье подсказывало вампиру, что стоит свернуть Латхусу шею, как из-под земли явятся другие наемники. Не зря головорез всю дорогу предупредительно держал одну руку на едва светящемся у его груди талисмане, а другой, в кожаной перчатке, гладил ножны с кинжалом.

— Направо, — скомандовал замогильным и мертвым, как все вокруг, голосом Латхус.

Юлиан потер сильфовский фонарь, и тот воссиял еще ярче. И без этого рассеянного света раб все прекрасно видел, но, чтобы не раскрыть свою сущность, приходилось идти на мелкие ухищрения. Нервно дрожали руки от скорой встречи с Вериатель.

Ранним утром, до того, как Илла покинул особняк, майордом по просьбе Юлиана и согласию Советника приписал Хмурого к домовым рабам. Вечно мрачного невольника поселили на втором этаже, в комнате со слугами Дигоро и Габелия. Хмурый долго молчал, в непонимании озирался, буравил умным, но тяжелым взглядом все вокруг. На руках его пестрели синяки от недавнего общения с Аиром, а спина была иссечена плетью надсмотрщика. Но даже когда раб убедился, что отныне он будет жить в тепле и сытости, настороженное выражение не покинуло его лица. Он поблагодарил своего избавителя коротко и невыразительно. В Хмуром, который, как оказалось, носил до рабства имя Игомар, Юлиан надеялся в будущем обрести верного союзника.

После череды поворотов в сыром коридоре показалось озеро. Оно покоилось среди развалин храма древних божеств, которые еще не были так милосердны и добродетельны, как нынешние Праотцы. В оскале и рычаниях обезображенные статуи тянули когти, крылья и хвосты к священным водам. В изуродованных временем, плесенью и камнепадом фигурах уже тяжело было угадать, какое божество они изображали, но все как один они стращали. Невольно Юлиан вспомнил описанные в книгах кровавые ритуалы юронзиев, живущих здесь еще на заре этого мира.

Вокруг послышался многочисленный писк. С визгами рассыпались по углам, сверкая желтыми глазками, перепуганные чертята, а под потолком хлопнули кожистые крылья обеспокоенных вторжением в их подземелье летучих мышей. Воздух в огромном зале с просевшим куполообразным потолком был влажным, но чистым. На каменистом полу с мелкой крошкой мрамора и гранита густо росли мхи. Эти же мхи в обилии облепили и стены.

По ногам слегка потянуло сквозняком, и Юлиан завороженно уставился на заваленный колоннами темный проем в другом конце зала. Не этот ли коридор — путь к свободе?

— Здесь, — глухо сказал Латхус и отвлек раба от мыслей.

Юлиан поставил фонарь на расколовшийся гранитный обломок потолка, рухнувший во время давнего землетрясения на каких-то несчастных, чьи кости белели из-под основания, и обернулся к наемнику.

— Может ты хотя бы отойдешь чуть дальше, чтобы не стать едой?

В ответ на это Латхус даже не мотнул головой, а лишь шире расставил ноги, продолжая держать одну руку у талисмана на груди, а вторую — у кинжала. Юлиан вздохнул и постарался сделать вид, что наемника здесь нет, а вокруг северянина лишь притаившиеся чертята да беспокойные летучие мыши.