— К делу, Сапфо.

— Скоро праздник Прафиала, господин, — Сапфо подползла ближе к Консулу. — Будет большой пир!

Сапфо привстала на колени и обняла Иллу Ралмантона за худую шею, с подачи лекаря уже укрытую шарфом. Кисточка хвоста суккуба ходила из стороны в сторону, нервно подрагивая.

— И ты, конечно же, Сапфо, должна явиться туда во всем своем великолепии, использовав меня?

— Отчего вы так думаете, господин? Мне будет великой честью идти с вами рука об руку, стать вашим главным украшением на этом пиру, мой властитель, вашим самым прекрасным драгоценным камнем, обрамленным золотом! Вашим перстнем!

— Нет.

Глаза суккуба вспыхнули обидой, а цепочки между рогами чуть звякнули от резкого поворота головы.

— Достопочтенный Ралмантон, — чуть погодя еще раз попробовала Сапфо, целуя пальцы Советника, лаская полными губами по тяжелым кольцам. Делала это суккуб с невероятной силы страстью, а подернутые слезой, как у молочного теленка, глаза распахнулись и с мольбой уставились на Консула. — Вы говорили в том году, что подумаете…

— Сапфо.

— Я же пойду с Вами, да? Там соберутся все мои друзья из Золотого Города! Все-все…

Сапфо в волнении поцеловала Иллу. Ее бархатный голос окутывал вуалью и оставлял в теле чувство томления. В напряжении, умело скрытом под легкой улыбкой, суккуб замерла и посмотрела на Советника.

— Ты мишура, а не перстень, Сапфо, — прохрипел в смехе Илла. — Знай свое место, женщина — очень полезный навык. Мне не жалко для тебя сеттов. Хочешь еще украшений, пока твои рога не склонятся к земле от тяжести золота? Покупай, Сапфо, и красуйся среди подобных себе. Но не смей беспокоить меня такими пустыми капризами.

Сапфо отвернулась. Уставилась в пол и часто заморгала, а все вокруг: и безмолвная охрана, и маг с двумя веномансерами, — услышали тонкий всхлип. Впрочем, Иллу это не всколыхнуло, он продолжал сидеть с полуприкрытыми глазами и ждать, пока лекарь окончит процедуры. Уже за полночь царедворец с кряхтением встал, выпрямился и пошел, хромая, к мраморной лестнице.

— Сапфо.

Суккуб вздрогнула. Затем поднялась, расправила хрупкие плечи и пошла гордой походкой за господином, обойдя пышный красный диван. Голову она вскинула прямо, губы плотно и крепко сжала, а нос вздернула так, что образ ее стал заносчив и высокомерен. Впрочем, когда Сапфо проходила мимо стражи, она отвернула лицо с красными глазами в другую сторону и прикусила нижнюю губу, сдерживая всхлипы.

Чуть позже, невольно слыша каждый театральный вздох и стон Сапфо в спальне, Юлиан думал о женской природе обидчивости. Свободной рукой, под кожей которой мерзко зудел браслет, северянин чесал отрастающую кисть. Пока недоставало ногтевых фаланг. С тех пор, как Габелий озаботился восстановлением руки Юлиана, тому приходилось втайне заматывать ее на день, чтобы замедлить рост. В лекарском искусстве было известно много случаев, когда целительская магия успешно отращивала конечности. Поэтому показавшаяся спустя пару недель шептания заклятий кость никого не удивила. Правда, выходило, что «вредная» магия на северянина не действовала, а «лечебная» помогала — и от этого обман Юлиана сделал раба еще желаннее в глазах Абесибо.

Старик Габелий быстро уснул. Ему-то уже и немного нужно было — теплый отвар на ночь и отсутствие сквозняка. Зарывшись в подушки, Дигоро читал в ночи молитвенник Гаара, порой произнося вслух самые, на его взгляд, нужные молитвы. С жаром в пылких возгласах веномансер молил Гаара уберечь его от блудных особ иной расы и избавить от странных снов, с ними связанными. К причудам лицемерного Дигоро северянин уже привык, а потому на тихие, но горячие мольбы с другой стороны комнаты внимания не обращал.

Юлиан, лежа, пребывал в раздумьях. Приступил он к ним не сразу, а после того, как посмаковал в фантазиях упругое тело Сапфо, которая своей молодостью и красотой должна была услаждать трухлявое тело Иллы. Сквозь распахнутые окна на шерстяной матрац лился бледный свет луны и освещал худую фигуру раба.

За последние полгода так и не появилось шанса сбежать. Илла был хитер, как старый лис, и даже в бордели Юлиан ходил с назойливым Латхусом. Тот стоял за дверью и периодически заглядывал, проверяя, на месте ли раб и не сбежал ли он в окно, оставив блудницу. Это унижало и злило Юлиана, заставляло в ярости сжимать до боли челюсти, однако поделать он ничего не мог. Помимо Латхуса за невольником шла в тени еще пара охранников, которые сливались с толпой — их Юлиан выявил со временем. Такие же тени ежедневно следовали и за Иллой, сопровождая Консула от дворца и обратно. Да, Илла был чертовски расчетлив.

Близился день Прафиала. Юлиан знал, что Илла покинет особняк и отправится во дворец на всю ночь, как это было на праздник Шине. Тогда раб останется под присмотром домовой стражи, а Габелия с Дигоро отпустят. С благодушного позволения хозяина Юлиану снова разрешат воспользоваться библиотекой, чтобы скоротать вечер. На деле же Юлиан будет ходить тихой поступью по дому и смурно глядеть из окон на сонмы королевских гвардейцев. В празднества стража высыпала на улицы, как мука из мешка на стол, и пытаться сбежать в такое время было бы безрассудно.

И все же внутри Юлиана теплилась надежда на побег. Едва слабая, но она тлела угольком, готовая разгореться в пламя за секунду. Со вздохом раб повернулся к стене, скрючился, чтобы не упираться в ножку стола, и прикрыл глаза, желая увидеть в грезах Вериатель. За окном, в саду среди апельсиновых деревьев, нежно пели сверчки. Едва уловимый ветер играл в листве, шелестел, залетал в окно и смотрел на спящих слуг Иллы.

* * *

Спустя пару недель

Летним вечером, спустя пару недель, в гостиной на первом этаже царил переполох. Вся прислуга приводила в порядок вещи Советника, затем передавала их веномансерам. Юлиан взял в руки нижнее льняное платье, прибывшее только что от портного, и стал проверять ткань на наличие ядов. Провел пальцами по внутренним швам, манжетам, по вороту, принюхался и, убедившись, что все в порядке, взял другую вещь из комплекта — платье из черного дамаска с золотым атласным рисунком.

— Достопочтенный, — послышался голос Габелия, голос надежды. — Мои услуги, как и в прошлом году, не понадобятся на пиру?

Юлиан бережно отложил на кресло платье и стал изучать черную мантию с красными редкими узорами, вплетенными в золото. А сам же навострил уши.

— Нет. Вы с Дигоро на сегодня свободны. А ты, раб, остаешься здесь, — ответил Илла, читая на диване небольшой томик поэзии. — Ты все проверил?

— Да.

— И шаперон?

— Конечно.

— Я не видел.

Юлиан помялся и ответил.

— Я проверю еще раз, достопочтенный.

— Ты делаешь мне одолжение?

— Нет, достопочтенный, что Вы… Я все перепроверю прямо сейчас, еще тщательнее, чем до этого.

Консул молча наблюдал, как Юлиан во второй раз прошелся там, где уже проверял, прощупал все кончиками пальцев, с трудом придерживая объемный шаперон не восстановившейся до конца рукой.