по щекам, в груди разлилось приятное тепло, и моя душа устремилась к Моргану, который заключил меня в крепкие объятья. Наверное, я становлюсь слишком сентиментальной… но, если честно, мне это безумно нравилось. Любимый оторвался от моих губ, прикоснувшись своими губами к капелькам влаги на моих ресницах. Он начал осушать мои слезы, делая свои губы мокрыми и солёными. В этом моменте заключалось столько трепета и нежности, что я поняла — вот счастье, к которому стремится каждый человек в этой вселенной. К сожалению, не каждому удается его обрести, но хочется верить, что у нас с Морганом это получилось. И пусть у нас нет триллионов, всемирной известности, почета и грамот, но у нас были мы, наш отдельный мир, в котором жили только вдвоем. Пока что… а скоро в этот мир войдёт ещё один человечек, и нас будет уже трое… а потом? Что будет потом? Разве нужно знать? Завтра нужно оставить в завтра, а жить сегодня — в этот самый момент. Здесь и сейчас.

— Пироженка… — прохрипел мне на ухо любимый, — А что там доктор говорит? Ну… это… можно тебе ещё?

Я не совсем поняла, что Морган имел ввиду, но через мгновение почувствовала его упариющееся в мое бедро достоинство… очень твёрдое достоинство.

— Ах вот как, значит, — с улыбкой ответила я, — Я тут утопаю в нежности, а ты уже сгораешь в страсти?

— Ну, считай, что у меня гормоны, — рассмеялся Морган и через мгновение стал снова серьезным.

В его глазах я уловила жажду, неутолимую жажду и лихорадочный блеск.

— Все мне можно, Морган, — сказала я тихо, — Срок маленький, так что никаких запретов нет. Я здорова.

— Ну раз так… — Морган сглотнул тугой ком желания, отчего голос его стал хриплым, — Изнасилуй меня, дюймовочка…

Глубинная связь вспыхнула в мгновение ока, осыпав наши тела золотистым светом.

Хищно улыбнувшись уголком рта, я властно толкнула Моргана к дивану, что стоял в нашей гостиной, а он побежал к нему, будто его притягивал магнит. По пути он растерял всю одежду, так быстро, что я и глазом моргнуть не успела. А моргала я часто — все ещё смахивала слезы с глаз. Но они высохли к тому моменту, как я нависла над большим, теплым и жаждущим телом генсолдата, уже пришедшего в полную боевую готовность.

— Готовы ли вы к насилию, господин Ортейл? — строгим голосом спросила я Моргана, игриво подмигнув ему при этом.

— Так точно! — совершенно серьезно отчеканил Морган, гипнотизируя меня взглядом.

Я полностью обнажилась, сбросив с плеч лёгкое летнее платье и подалась вперёд, падая в теплые объятья, которые меня тут же подхватили.

Эпилог

Кира

50 лет спустя…

Рассветный ветер Омеги легонько трепыхал подол моего платья, когда я поднималась на высокий, обдуваемый со всех сторон морским бризом травянистый холм. Среди серо-зеленых стеблей попадались нежные бутоны коровянок, и фиолетовых омел, и золотистые лепестки глубинных вихрей.

«Глубинный вихрь» — именно так назвала тетя Шейла эти прекрасные цветы, навсегда внеся их название в альманах флоры Омеги, ведь попросила ее об этом моя мама. Это были ее любимые цветы. И именно их я теперь крепко сжимаю в своих ладонях, поднимаясь на этот высокий ветреный холм. Ведь они оба любили ветер. И море, и солнце…

Рядом со мной поднимаются двое моих младших братьев со своими детьми, трое моих детей, их дети и четверо правнуков, которым все же посчастливилось застать моих родителей в живых. Эти прекрасные люди дали жизнь целой семье, продлив нашу историю ещё, надеюсь, на много-много лет. Мы всегда будем их помнить, я всегда буду их любить. Эту память не вырвать из сердца, она вросла в него намертво, текла по венам с каждым ударом, и будет жить внутри до самой моей смерти. Любимые мама и папа, я помню каждое мгновение, проведенное рядом с вами. Я помню, как отец носил меня на руках, баюкал в кровати по ночам и рассказывал забавные истории, чтобы развеселить, ведь я так боялась темноты… Помню, как мама пекла вкусные ароматные пирожки, а я забегала домой во время игр с другими детьми, чтобы схватить их и слопать на лету. Я помню наши путешествия по планете, когда мы все вместе приходили в гости к местным аборигенам. Помню наши семейные вечера и бег наперегонки во время моей подготовки к школьной олимпиаде. И многое, многое другое… я все это помню, и не хочу забывать. Вы вырастили меня счастливой, всех нас счастливыми — спасибо вам за это.

И вот, мы на самой вершине, откуда открывается вид на бескрайнее море, играющее бликами алого рассвета. Далекие солнечные зайчики скачут по глади воды, извещая всех о приходе нового дня. Рядом со мной стоит мой муж — Олег Коршунов, пристально следящий, как старенькие тетя Шейла и дядя Артём поднимаются на холм. Олег контролировал каждое их движение, чтобы помочь при случае. Шейла крепко держала за руку Артема, то и дело останавливаясь, чтобы отдышаться. Артем тоже делал передышку, хотя это ему и не требовалось, он был крепким мужчиной, ведь у него гены модифицированного солдата.

— Что-то не вижу Звёздочки, — сказал Олег, как только мы оказались на месте, — В это время она обычно уже бывает здесь.

— Не волнуйся, она умная девочка, и обязательно объявится, — ответила я спокойно.

В том, что Звездочка прилетит вовремя, я почему-то совсем не сомневалась. Ей исполнилось уже пятьдесят два года, мы с ней были почти ровесницы. Бабочки этой породы жили до семидесяти лет, и все свое детство мы росли бок о бок, я привязалась к этому разноцветному насекомому.

Сегодня исполнился ровно год, как моих родителей не стало. Ровно год без моих любимых мамы и папы… Звёздочка прилетала каждый рассвет, навещая их могилу — одну на двоих. Каждый день, из месяца в месяц. Я наблюдала за ней — она не пропустила ни одного дня. Так сильно любила своих хозяев… хочется верить, что оставшиеся двадцать лет она проживет счастливо, и не будет так сильно скучать.

Олег крепко обнял меня, после того как я возложила цветы на могилу. Целый год мы все живем без них… Глубинные вихри тихо потряхивали лепестками под порывами ветра, будто через эти плавные нежные движения родители разговаривали со мной. Мне их так не хватает…

— Береги её, — сказал отец моему мужу, когда подвел меня к алтарю целых двадцать пять лет назад. Мне хотелось бы, чтобы папа тоже не переставал беречь меня, но все мы