Я прошептал в ее розовое ушко:

– Потому что я безопасное будущее.

Она пискнула:

– Хочется, чтобы ты был и моим будущим. Но в то же время и боюсь тебя.

– Почему?

Она сказала жалобно:

– Иногда от тебя веет просто космическим холодом. Я же чувствую! Но потом замечаешь меня, улыбаешься, и это жар, как в недрах Солнца…

– И тоже страшно? – спросил я.

– Тоже, – ответила она серьезно. – Но все равно с тобой как-то особо… Ты спасешь, что бы ни случилось. Ты обязательно спасешь!

– Да, – ответил я. – Это я сделаю.

Наутро я поспешил в центр наших биоинформационных технологий, Геращенко так обрадовался и расчувствовался, что обнял при встрече, чего почти никогда не делал.

– Ты здоров, – прошептал он, косясь по сторонам, – здоров как бык!.. Ну такой, бойцовский бык. Поджарый. Тьфу-тьфу, какие же мы молодцы, как же бог нас любит!.. Понимает, что работаем на благо всего мироздания.

– Понимает, – согласился я. – Тем более что бог и есть сама вселенная, а вселенная – бог. Он уже сейчас примерно знает, что и как будет делать со звездной материей, как управлять ею так, чтобы остановить коллапс мироздания… Потому как там мои мышки?

Он вскинул брови.

– Так ты же всех забрал к себе!

Я охнул.

– Издеваешься? А те, что остались?

– Наверное, – пробормотал он, – уже померли.

– Как померли?

Он сказал, защищаясь:

– Да сколько там того корма было в кормушках… Стой, куда побежал! Да пошутил я, что-то ты уже и чувство юмора потерял?

Я остановился, оглянулся. Он смотрит вслед с тревогой и любовью, настоящий отец солдатам науки, но головой покачивает с укором.

– Похоже, – признался я, – теряю. Юмор вообще-то больше свойство молодости, тогда все вокруг высмеивается и вышучивается, а когда все больше взрослеешь…

Он отмахнулся.

– Я вдвое старше, но чувства юмора не растерял. Так что не прикидывайся старцем.

– Ох, – сказал я, – видать, у меня ускоренное старение. Прогерия.

Он встревожился, понизил голос и сказал, пугливо посматривая по сторонам:

– Пойдем возьмем анализы. Если прогерия, надо срочно принимать меры. В этом вопросе некоторые подвижки уже есть…

– Ага, – сказал я злорадно, – нет в вас чувства юмора!

Он вздохнул с облегчением, мы вошли в длинный зал, приспособленный для масштабных опытов, когда в контрольных группах в клеточках живут по сотне-две мышек, едят, пьют и безобразничают, не понимая, почему с ними ничего не делают, как вот с теми собратьями на той стороне прохода.

До обеда общался с коллегами, но странное чувство в груди разрасталось все сильнее, пока не сообразил, что тянет уже в наш Центр по изучению рисков глобальных катастроф, так он звучит полностью, хотя для всех нас название слишком длинное, сокращаем так и эдак, пока не установится что-то как бы само собой, что и есть самое демократическое решение.

Вообще в нашей жизни слишком много такого, что совершается как бы само собой, что было нормально в старом безалаберном времени, потому такому для нас беспечно милому, но, увы, в будущем даже мелкая безалаберность может вызвать катастрофу.

Еще подъезжая к офису, ощутил, что здесь безалаберностью и не пахнет: четкость и продуманность видна даже в оборудовании стоянки для автомашин, как будто ее проектировали совсем другие люди, умные, знающие и собранные, живущие в самом деле в двадцать первом веке.

И люди, начиная от внешней охраны и до каждого, увиденного в коридоре, смотрятся как люди будущего. Пусть не сингуляры, но из того мира, где каждый будет понимать, что даже от его усилий зависит, каким быть их миру.

Встретить меня вышел Бондаренко, элегантный, как английский лорд, даже еще элегантнее, прямо дворецкий лорда, светски улыбнулся, показывая идеально ровные белые зубы.

– После такого трудного задания, – поинтересовался он, – отдыхать на Гавайи?

– У меня везде Гавайи, – пояснил я.

Он улыбнулся уже одними глазами.

– Вам тоже работать интереснее, чем отдыхать?..

– Неинтересную работу, – пояснил я, – скоро полностью переложим на роботов. Людям останется только интересная работа.

Он покачал головой.

– Все равно абсолютное большинство работать не пожелает. Нигде и ничего… Прошу вас сюда, у нас сейчас не совещание, а так, состыковка различных вариантов действий…

Он распахнул передо мной дверь, подчеркивая, что я хоть и свой, но почетный свой, что все-таки ближе к гостю.

В кабинете Мещерский и Бронник что-то перетирают вполголоса. Я с порога помахал рукой, а Мещерский, не отрываясь от разговора, указал мне на свободное кресло.

Я опустился на мягкое сиденье, чувствуя себя, как ни странно, среди своих, хотя в нашем обществе к силовым структурам всегда не просто недоверие, а неприязнь и даже вражда. У всех нас сидит это гребаное робингудство, как и страсть ломать и гадить, а эти вот как раз и не дают разгуляться нашему свободолюбивому самовыражению питекантропа в теле кроманьонца.

Мещерский, остановив жестом начавшего возражать Бронника, повернулся ко мне.

– Ну что, Владимир Алексеевич?.. Все идет как нельзя лучше, даже страшно. Я волк битый, подсознательно жду, что хотя бы первый блин должен быть комом, а у нас…

Все трое уставились в меня с интересом и тем профессиональным любопытством, дескать, выкладывай, кого подкупал, кого очаровывал, кого втихую зарезал… и где трупы прятал?.. и вообще поделись секретами, а то в самом деле новички иной раз придумывают такие хитрые ходы, что профи в растерянности чешут в затылках.

– Первый блин вообще-то комом, – ответил я, – просто в спешке мы на ходу импровизировали…

Мещерский напомнил живо:

– Владимир Алексеевич!.. Скажу честно, профессионалы бы позволили тем тунисским террористам высадиться на итальянский берег.

– Почему? – спросил я.

Мещерский улыбнулся, за него ответил Бондаренко:

– У них инструкции, правила, навык, отлаженные приемы, а после операции обязательный разбор, что и как сделано не так…

Бронник сказал скромно:

– Вы, как новички, этих правил еще не знали, а руководствовались простым здравым смыслом. Там, где профи дрогнули бы и отступили, вы нанесли быстрый удар.

– Консультироваться было некогда, – напомнил я.

Мещерский сказал благожелательно:

– Да вам и в голову не пришла идея насчет консультации, разве не так? Ситуация была предельно ясной: через несколько минут зараженные страшнейшей чумой шестьсот человек высадятся на берег и разнесут ее по всей Италии. Вы поступили абсолютно верно… с учетом нового времени.