Рабочие еще торопливо укрывают кожухами проложенные по стенам толстые разноцветные кабели, моих людей пока никого, во всех углах царит спешка.

– Здорово, – сказал я ошарашенно, – не представляю, какие толстые каналы подвели…

Он посмотрел на меня, чуть прищурившись.

– Да? А то мне показалось, не только представляете, но и знаете все цифры, вплоть до сотой после запятой.

– Ой, – сказал я, – это быть либо аутистом, либо нечеловеком…

Он сказал деловито:

– Мы посовещались и решили, что весь этаж целесообразнее превратить в большой зал, где и будет сосредоточено наблюдение за всеми объектами… по планете. А ваш кабинет, как и кабинеты других сотрудников, можно расположить на четвертом этаже.

– Остальные внизу?

– Ждут вас, – ответил он довольно. – Все на месте, пьяных нет.

– Пойдемте, – велел я, все-таки я здесь хозяин, – покажете, что натворили внизу. Прежние хозяева, значит, выселены?

– Им дали другое помещение, – сообщил он. – Ваш отдел будет расширяться быстро, нужны помещения на вырост. Желательно в том же месте. Потому решено все здание передать вам.

На четвертом этаже ремонтники тянут по стенам толстые шнуры оптоволокна, двери во все комнаты распахнуты, там то ли ремонт, то ли установка аппаратуры, Мещерский кивнул на дверь в середине коридора.

– Там рабочий центр, ваши все там… Помогают расставлять технику, заодно выхватывают друг у друга ту, что поновее.

Я подошел к распахнутой двери, уже оценив, что кабинет хоть по размерам такой же, как и тот, что был у меня на пятом, но кажется тесным из-за сосредоточенной, как сказал Мещерский, техники, еще и загроможден массивными стойками с рейд-массивами. Вдоль стен внизу проложены толстые кабели, я невольно подумал, что лет через десять, даже через пять это будет выглядеть как чудовищный анахронизм, как сейчас дети не поймут, что такое видеомагнитофоны.

И не только потому, что нынешние мощнейшие компьютеры уменьшатся до размеров пуговиц на одежде, но вполне возможно, придет нечто и абсолютно новое, что захватит мир так же моментально, как захватил и преобразовал его Интернет.

Под глухой стеной – скрепленные изоляционной лентой пучки оптоволокна, красные отдельно, желтые отдельно, а еще синие и зеленые, в каждом пучке не меньше двадцати проводов, а это значит, по скорости у нас не уступает пентагоновскому.

На столах дисплеи разного формата, ноуты и планшеты, я огляделся и пробормотал:

– Надо понимать, бардак на стадии упорядочивания?

Моя команда, как только мы с Мещерским вошли, встала у стены и замерла чуть ли не по стойке «смирно». Я еще раз обвел зал всеохватывающим взглядом, требовательно посмотрел на Данко и Гостомыслова, которых оставлял за старших.

Данко ответил с готовностью:

– Сюда в спешке свезли все, что может пригодиться. А мы уже должны разобраться, что нам нужно, а что стоит вернуть.

– Возвращать не нужно, – заявил Ивар. – Все пригодится.

– Не жадничай, – посоветовал я.

– Почему? – спросил он в изумлении. – Миром правят жадные!.. Жадность создала наш мир. Вот муравьи все полезное тащат в свою нору, даже своих муравьиных коров загоняют в подземные коровники и там кормят всю зиму, чтобы первыми выгнать весной на пастбища, потому мы и муравьи правим миром… Только самоубийцы и бунтари не жадные, а мы же с ними боремся?.. Шеф, давайте оставим все!

Я покачал головой.

– Нам нужно самое совершенное. Потому, если есть что-то лучше, тут же подавайте заявку.

Гаврош, что молча стоит рядом с Иваром, расцвел в ликующей улыбке.

– Ой, я знаю такое!

Мещерский сказал с улыбкой:

– Владимир Алексеевич, оставляю вас. Что понадобится, тут же дайте знать.

Он вышел в коридор и там исчез, а я наконец изволил заметить двух новеньких, молодого мужчину, аккуратно подстриженного и аккуратно одетого, но без модничанья, и смирно застывшую у стены молодую женщину со скрещенными на животе руками.

– А это хто?

Данко шагнул вперед и бодро отрапортовал:

– Это вот Дмитрий Аскольдов, неплохой программист, я уже проверил, а это…

Я вперил взгляд в Аскольдова.

– Вы по рекомендации…

– Мещерского, – подсказал он. – Я работаю в программном отделе, но Аркадий Валентинович сказал, что вам нужно укреплять новую группу и порекомендовал мне… Хотя я познакомился с ребятами и увидел, что укреплять нечего, все свое дело знают, но все равно я рад здесь работать…

Я кивнул.

– Хорошо. Вы на испытательном сроке, Ивар и Данко расскажут, чем занимаемся и чем должны заниматься… Та-ак, а это…

Данко сказал с чувством:

– Первая женщина в нашем здоровом, даже очень здоровом коллективе! Ну, если не считать Ингрид…

– Догадываюсь, – буркнул я. – А зачем?

– Как это? – изумился он. – Хотите, чтобы нас обвинили в нетолерантности?.. Сексизме? Еще в чем-то, забыл трудное слово, длинное такое, как ленточный червяк, еще и с полосками посредине… и шерстинками…

Я взглянул на нее требовательно, она подошла, смиренно опустила взор, потом передумала, подняла на меня взгляд больших карих глаз, вообще-то внимательных и умных.

– Как зовут? – поинтересовался я.

– Оксана Удовичко, – сообщила она. – Программист, знаю фортран, кобол, алгол, знаю ассемблер и бестиповые языки, работала с большими базами данных, специализировалась по языкам пятого поколения.

– Программист? – перепросил я с недоверием. – Данко, если ты рекомендуешь, то спрашивать буду с тебя за любой ее промах. У нас нет квот на женщин, мы не сраная Европа, у нас либерте, эгалите и фратерните. В общем, кто не врубился, я говорю о равноправии. И равных возможностях для всех.

Данко ответил быстро:

– Я проверял ее почти час! Она в самом деле разбирается во всем на вполне мужском уровне.

– Даже в языках пятого поколения?

– Шеф, я же проверил!

Ивар подал голос из своего угла:

– Шеф, дело не в толерантности. Да, женщины слабее нас как по штанге, так и в шахматах, но даже в шахматах чемпионка среди женщин обыгрывает кандидата в мастера среди мужчин!..

– Знаю, – ответил я, – но я в команду подбираю лучших. Согласен, она лучшая программистка в мире… среди женщин. А как здесь?

– Шеф, – сказал Ивар, – Данко же говорит, проверил лично. Она урод среди женщин, у нее в самом деле есть мозги!

Оксана чуть поморщилась, но терпеливо слушала, поглядывая на меня украдкой.

– Хорошо, – ответил я. – Месяц испытательного периода.