Данко сказал обрадованно:

– Спасибо, шеф!

Ивар тоже заулыбался, я сказал сварливо:

– Понимаю, почему женщина на корабле к несчастью! А нашему кораблю предстоят еще та-а-акие бури! Смотрите, когда начнет тонуть, я вас всех за борт повышвыриваю. И поведу корабль один, как гордый пингвин.

Данко уловил, что собираюсь отступить к дверям в коридор, спросил торопливо:

– Какие указания, шеф?

– Обживайтесь быстро, – буркнул я. – Завтра приду на весь день и буду гонять вас всех как цуциков. Если что замечу…

Он отрапортовал:

– Сегодня же все наладим!

– Проверю, – сказал я с угрозой и вышел в коридор, уже прикидывая, как там мои соскучившиеся по мне мышки, как продвигается работа в самом Центре, обычно меня интересует только моя лаборатория и смежные с нею, но на самом деле Мацанюк создал чудовищно огромную и жизнеспособную структуру, что даже начала приносить ему прибыль, хотя сперва все полагали создание ее чисто благотворительным жестом.

На самом деле так и было, чистая наука не приносит прибыли, она только раздвигает границы наших знаний, однако Мацанюк не был бы Мацанюком, если бы не замечал возможности заработать. Через пару лет то одна лаборатория начала приносить прибыль, создавая новые лекарства, то другая предложила нечто не просто инновационное, но пригодное к внедрению в быт, так что корреспонденты тут же вспомнили историю с изобретенной Эдисоном лампочкой, которую он начал продавать по цене в несколько раз ниже себестоимости, и лет пять терпел все увеличивающиеся убытки, хотя себестоимость все уменьшалась, наконец снизилась настолько, что разом вернул все затраты и начал получать все растущую прибыль.

Ивар сказал, что у этой Оксаны в самом деле есть мозги, но у нее еще и крупные сиськи, как и оттопыренная жопа. Вообще вся яркая той щедрой полтавской красотой, где всего даже с избытком. Не накрашенная, я заметил, но выглядит так, будто даже перестаралась с румянцем на щеках, брови черные и густые, ресницы длинные, густые и загнутые на кончиках, а глаза крупные, такие почему-то зовут коровьими, хотя анекдот про украинку и тюбетейку возник не на пустом месте, а она, похоже, именно из таких.

Иначе, мелькнула мысль, не освоила бы программирование на уровне кандидата в мастера. Так что крепитесь, ребята. Такие недолго остаются робкими овечками.

Мышки мне обрадовались, я же вижу, я им еще больше, эгоист хренов, даже на первый взгляд помолодели в экспериментальной группе, если сравнивать с контрольными, а замеры, надеюсь, покажут, что первое впечатление не ошибочно.

Конечно, увеличение жизни мышек даже в десять раз даст увеличение жизни человека разве что процентов на десять. У мышки нужно найти и отключить, условно говоря, всего один предохранитель, а у нас их сотни, если не тысячи. Эволюция многократно продублировала обязательность смерти от старости, иначе получи люди бессмертие на этапе питекантропства, так бы питекантропами и остались.

Те, кто постоянно тычет якобы важными фактами, что какие-то бактерии или простейшие вроде гидры живут вечно, забывают, что эти гидры все еще гидры, несмотря на их вечную жизнь, а короткоживущие люди создали цивилизацию.

Мобильник прислал сигнал вызова, я тут же вывел изображение на стену. Оттуда смотрит хорошенькая мордочка Катеньки, глазки радостно-хитренькие, но в то же время и в чем-то непривычно печальные.

– Ой, – сказала она, – ты уже дома?

– Уже, – ответил я, – если по дороге, заезжай. Накормлю, почешу и поглажу.

– Через двадцать минут буду!

Она прибыла не через двадцать, а через пятнадцать, словно всю дорогу гнала на повышенной скорости, оставила автомобиль посреди двора, а сама ринулась мне на шею.

– Ой, ты стал и ростом выше, и крепче!.. Какая же я умная, какая я хитрая и замечательная!

Я легко подхватил на руки ее легкое, как у ребенка, тельце, покружился на месте и понес в дом. Она уютно устроилась у меня на груди, таких женщин часто берут на руки даже те мужчины, которым тяжело, но так приятно чувствовать свою явную и неоспоримую доминантность.

В доме выбрал самый уютный диван и посадил ее там, укутав ноги красивым шотландским пледом, но она сразу снова забралась мне на колени.

– Ты даже не спросил, – прошептала она на ухо с детской обидой, – как я теперь, когда я вот такая… ну, старорежимно замужняя!

Я ответил с неловкостью:

– Ты счастлива, знаю. И твой муж счастлив.

– Договаривай, – потребовала она, – я же вижу, что-то придержал, а это нечестно. Я же друг?

– Который живет в моем сердце, – заверил я. – И все мы тебя нежно любим. Надеюсь, ты не разочаруешься в своем выборе и будешь счастлива. Надеюсь не потому, что так уж желаю счастья ему, а потому что желаю его тебе…

– Договаривай, – сказала она сердито. – Что еще прячешь за спиной?

– Новые нормы морали, – ответил я с некоторой неохотой, – всегда были мягче и демократичнее старых, как бы ни ворчало старшее поколение. У питекантропов мягче, чем у обезьян, у неандертальцев мягче, чем у питекантропов, а у кроманьонцев мягче, чем у неандертальцев… и так до сегодняшнего дня. И хотя старшее поколение хоть питекантропов, хоть времен твоей бабушки всегда негодует по поводу распущенности молодежи, все-таки новая мораль побеждает и становится нормой. Потом, возможно, ее сметет еще что-то более вольное…

Она пискнула недовольно:

– Хочешь сказать, разочаруюсь?

– Я этого не хочу, – ответил я.

– Тогда…

– Мне жаждется, – пояснил я клятвенно, – чтобы ты была счастлива. Но современные женщины, ощутившие вкус свободы, как-то не рвутся надеть хиджаб, тем более никаб или вовсе чадру, паранджу или джильбаб.

Она помолчала, глядя на меня исподлобья по-детски большими трагическими глазами.

– Если ты все знал, – проговорила она тихонько, – почему не сказал?

– Что, – спросил я с тревогой, – уже ощутила?

– Не в полной мере, – буркнула она, – но что-то не так. Я представляла это иначе. И бабушка говорит…

– Бабушки все знают, – согласился я. – О том старом мире. Но он меняется стремительно, а в нем бабушкам непонятно, неуютно и потому враждебно. Хотя каждый новый мир, как бы его ни ругали, лучше предыдущего.

– Даже того, – сказала она жалобно, – когда были принцы, принцессы и добрые волшебники?

– Даже тогда, – подтвердил я, – злые короли угнетали добрых, злая мачеха обижала Золушку, а добрые волшебники прятались по лесам от злых, захвативших власть…

Она прильнула к моей груди, прижалась крепко-крепко.

– Почему мне безопасно только с тобой?