Они были друзьями, но его пороки – не ее дело. До тех пор, пока с ним все в порядке и он вовремя добирается до участка.

Это было… смешно. Она не могла не доверять самым близким людям, основываясь на туманных сообщениях Тибо.

Живот скрутило. Ей стало плохо от того, что она даже на мгновение заподозрила Трея.

– Ответ – нет, у меня нет лишних ампул со временем.

Он сказал это так неохотно, что ей и маска не понадобилась, чтобы убедиться в том, что это правда.

– Я… прости меня. Я не хотела ковырять раны, – извинилась она.

– У всех есть больные места, – сказал он. – У Дюпон – беременность, у меня – игра в кости, а ты… – Он скрестил руки на груди, цинично глядя на нее. Оскорбление вертелось у него на языке – она это видела.

Ты – тень.

Он фыркнул, сдержав раздражение. Трей не был жестоким и не старался обидеть. Он провел рукой в перчатке по волосам и посмотрел в окно.

– И сделай одолжение, забудь о моем выпаде, – произнес он. – Мне нужно отдохнуть, боль вызывает у меня раздражение.

Бесцветность его голоса говорила о том, что назад в участок они поедут в тишине. Крона сняла маску, зная, что она больше не вытянет из него ничего, кроме ворчания.

Хлопнув дверцей, Крона подала знак водителю, что они готовы тронуться в путь.

Два года назад

Они поужинали, и Себастьян вернул вещи, позаимствованные у аптекаря. Они отдали и излишек трав, и шприц с иглой. Теперь им оставалось разобраться только с маской. Мелани еще раз проверила, как чувствует себя Дон-Лин. А затем новоиспеченная парочка сообщников удалилась в сигарную комнату гостиницы, чтобы обсудить свои преступные дела.

Они прошли через гостиную, мимо бара, к паре двойных дверей из роскошного мореного дерева с панелями из зеленого стекла.

Мелани почувствовала смесь запахов – пепел, мускус и мед, когда Себастьян любезно открыл перед ней дверь. Это было уединенное гнездышко для мирских удовольствий – для тех, кто ценил расслабляющую атмосферу, любил получать маленькие радости от жизни.

Двери курительной комнаты плотно закрылись за ними. Дверной косяк обрамляли красивые тяжелые портьеры, которые выглядели как дополнительный барьер для дыма. Себастьян плотно задернул их. Ткань источала пьянящий сухой аромат сигарного дыма.

Себастьян указал на пару кожаных кресел с высокой спинкой, затем и сам сел в одно из них, закинув ногу на колено. Ступня нервно дергалась в воздухе.

– Я решил, что нам не помешает немного уединения, – пояснил он. – Где-нибудь, но не…

– Не в твоих личных покоях?

– Люди сплетничают, – сказал он. – Я же не какой-нибудь искуситель, который охотится на красивых клиенток, и не хочу, чтобы хоть кто-нибудь так обо мне думал, если этого можно избежать. Надеюсь, ты понимаешь.

Она не знала, какое слово показалось ей самым ужасным: искуситель, охота или красивая.

В этот раз он, казалось, и не заметил, что сказал что-то непристойное.

– Пожалуйста, садись, – продолжил Себастьян, указывая на кресло напротив того, которое занял сам. Кресла вне всяких сомнений являлись парой.

Вздохнув, она села, осматривая комнату. Помещение было обустроено так, чтобы дополнять курение крепких сигар, как коньяк дополняет курение крепких сигар – крепким послевкусием и мягким янтарным оттенком. Деревянные полотна на стенах были покрыты стойким лаком, чтобы не впитывать ароматы, которые могли вступить в противоречие с тем, чем наслаждались посетители. Произведения искусства в позолоченных рамах тоже были накрыты стеклянными футлярами.

Все в комнате было тщательно продумано и обставлено с утонченной легкостью, как и мужчина перед ней.

И снова она почувствовала себя совершенно не на своем месте.

Между стульями стоял небольшой столик, в центре которого расположился серебряный сервировочный поднос с цукатами, мясными закусками, твердыми сырами и хлебом. Мелани взяла курагу.

– И как? Сработало лекарство? – спросил он, внезапно снова вставая.

Он нервничал, и беспокойство волнами катилось по нему, пока он шел к бару, где стояли коробки для сигар и хьюмидоры. Из кувшина он налил немного воды в хрустальный бокал и подал Мелани.

– Пока трудно сказать, – сказала она, взяв стакан. – Она давно болеет. Потребуется время, чтобы симптомы исчезли.

Он хмыкнул и задумчиво кивнул, наливая себе воду.

– Что мы… что нам теперь делать?

Мелани смотрела в свой стакан, видела, как хрусталь искажает ее пальцы.

– А есть что-нибудь покрепче?

– А тебе не хочется сохранить ясную голову, пока мы строим планы?

– Наверное, нет. Не хочется.

Он торжественно кивнул, сжал губы в тонкую линию, подошел к другому шкафу, вытащил несколько бокалов и закупоренных бутылок.

– Признаюсь, у меня нет любимого напитка, пригодного для разработки преступных схем, – произнес он.

Она выдавила смешок.

– А что-нибудь игристое есть?

– Оно же для праздников…

– Лучше изобразить фальшивый праздник, чем погрязнуть в… в… спасите нас Пятеро… что же мы натворили?

Хлопнула пробка, и она подпрыгнула.

– Тогда вот вам шампанское, – заявил он.

– О, я не думала… я, в общем-то, пошутила. Оно же, наверное, дорогое.

– В лагере для заключенных выпить нам никто не предложит, – сказал он, пожав плечами.

Он наполнил еще два бокала и снова тяжело опустился в кресло, прежде чем передать ей шампанское. Затем поднял бокал и произнес тост:

– За незнакомцев, которые совершают ошибки, что меняют жизнь.

Он слишком широко улыбнулся, будто заставлял себя быть веселым и безрассудным – будто это полностью противоречило всему, что было для него нормой. До сих пор он был сдержанным, осторожным человеком. Несомненно, последние двадцать четыре часа сбили его с ног так же быстро, как и ее.

– За… да, за это, – пробормотала она, нерешительно и неловко поднимая свой бокал.

По правде говоря, она пробовала алкоголь всего лишь три раза за свою жизнь, и все три раза это было пиво соседей. Она поднесла бокал к носу и сразу же пожалела: шипящие пузырьки раздражали носовые пазухи и пахли горечью. Она сделала небольшой глоток и сморщила нос – во рту у нее стало сухо.

– Что, так вкусно, да? – спросил он, и сам скривив губы. – Мне больше нравится красное вино, – признал он.

Оба замолчали, уставившись в напитки, разглядывая стены. Они были готовы смотреть куда угодно, только не на друг друга.

Они оба тянули время и понимали это.