Ливия и Эварна утешали Тиберия, и это у них неплохо получалось. Он любил их, но разной любовью, и поэтому ему доставляло радость находиться с ними обоими.

Даже с Ливией он стал менее холодным и отчуждённым. В первое время после смерти Друза он подозревал её в причастности к отравлению, но она сумела убедить его, что это неверное предположение. Ливия не могла иметь выгоды в расправе над Друзом — у неё было всего два внука, а Гемелл ещё не подрос. Клавдий не стремился править Римом из-за того, что его всецело влекла история и литература. Так что, пока Гемелл юн, единственным наследником оставался Друз.

— А что же ты скажешь по поводу сыновей Германика? — вдруг спросил у неё Тиберий.

Их разговор происходил на террасе его покоев. Лишь Эварна и рабы слышали, о чём говорил сын со своей матерью.

— Это серьёзные противники. Народ почитает Германика и благоволит к его сыновьям, — ответила Ливия. — К тому же до меня не раз доходили слухи о том, что Агриппина продолжает поносить тебя и грозится когда-нибудь возвести отпрысков на престол.

— Итак, ты считаешь, что это Агриппина отравила Друза? — осведомился Тиберий.

— Я ничего не знаю, но не могу исключить подобного поступка с её стороны, — угрюмо ответила Ливия.

Кесарь задумался. Устремив взор на Палатин, куда выходила его терраса, он сощурился от яркого блеска лучей на золотом изваянии Аполлона, украшавшего собой храм. Чуть в отдалении лежало здание библиотеки, возведённой Октавианом. В воздухе пахло цветами. Повсюду раздавались голоса, скрежет обозов, ржание лошадей, грохот строек... Город продолжал жить обычной жизнью, но в душах людей поселился страх перед тираном, в которого превратился Тиберий.

— Я распоряжусь, чтобы Сеян взял под стражу двух старших сыновей Германика, — сказал он. — Что до Калигулы, то он ещё слишком юн и потому неопасен. Пусть живёт.

— Агриппина своим негодованием способна разжечь в Риме мятеж, — заметила Ливия. — Её тоже нужно взять под стражу.

— Если будет разжигать мятеж, я так и поступлю, — молвил кесарь. — Но сейчас я лишь выражу ей своё крайнее нерасположение. Приглашу её во дворец для беседы и сделаю так, что она впредь не посмеет появиться при дворе, чтобы не запятнать себя позором.

— Как ты собираешься с ней поступить? — удивилась Ливия.

Лукаво усмехнувшись, Тиберий посмотрел ей в глаза:

— Я сделаю так, что она будет вынуждена прилюдно нанести оскорбление своему кесарю, — сказал он.

Обняв Тиберия за плечи, Эварна прижалась к его руке.

— Мне жаль Агриппину, — произнесла она. — Может быть, ты помилуешь её?

— Увы, Эварна, — ответил Тиберий. — Даже ради тебя я не имею права её помиловать, — и он нежно погладил чёрные кудри любовницы.

Тем же вечером оба старших сына Германика были арестованы. Гай Калигула избежал ареста — малыш пока оставался в доме своей бабушки, Антонии, но в любой момент решение Тиберия могло сделать его участь весьма незавидной.

Едва рассвело, Тиберий отправил к Агриппине слугу с приглашением прийти ко двору.

Всю ночь молодая женщина провела без сна, рыдая и выкрикивая оскорбления в адрес кесаря, но, получив приглашение, быстро взяла себя в руки, ибо при личной встрече надеялась добиться свободы для сыновей.

В последнее время Агриппина часто посещала двор. Её видели не только в амфитеатре, Цирке и домах знатных граждан, но и во дворце Тиберия, куда она приходила, чтобы пообщаться с людьми, испытывающими к ней симпатию. Те, кто прежде поддерживал Германика, теперь сплотились вокруг его вдовы.

Ливию настораживало поведение Агриппины. Ливия уже не сомневалась в том, что именно Агриппина могла стоять за коварным убийством Друза.

Агриппина прибыла в восемь вечера, как только над Палатином начало клониться к закату солнце. Слуги, которые её сопровождали, остались в вестибюле. Встретив гостью, Сеян, не вступая с ней в разговоры, проводил её в покои Тиберия.

Преторианцы дежурили вдоль галереи и коридора, через которые шла Агриппина. Она сразу же поняла, что кесарь усилил охрану, потому что боялся за свою жизнь.

— Из-за подозрительности он взял под стражу и моих сыновей, — пробормотала она.

Двери в зал, где её ждал Тиберий, открыли рабы. Она оказалась в его личных покоях, в которых в тот вечер было на удивление многолюдно.

Тиберий сидел в кресле перед невысоким столом, на котором находились фрукты, сладости и вино. У выхода на террасу и возле стены Агриппина заметила Ливию, Клавдия, Ливиллу, Ирода Агриппу и нескольких сенаторов. Когда дверь гулко закрылась за её спиной, к стоявшим у стены присоединился и Сеян, заняв место возле Ирода Агриппы.

— Не буду говорить, что рад видеть тебя. — Произнёс Тиберий, холодно глядя на Агриппину. — Ибо до меня доходят слухи об оскорблениях в мой адрес, звучащие из твоих уст. Но я не гневаюсь на тебя. Наши судьбы переплетены. Ты винишь меня в гибели своего мужа, а я недавно потерял единственного сына.

— И поэтому вы велели арестовать моих детей?! — дерзко воскликнула Агриппина.

В зале прокатился ропот. Всех присутствующих возмутила решительность этой женщины.

Тиберий поморщился:

— Я велел их арестовать потому, что забочусь о благе государства, — сказал он. — После гибели Друза я не выбрал наследника. А твои сыновья — мои родственники. Они имеют право претендовать на трон.

— Отпусти их, государь, — молвила Агриппина, сделав шаг к креслу Тиберия. — Неужели ты думаешь, что я буду готовить переворот и пожелаю сделать одного из них кесарем?

— Возможно, — задумчиво ответил Тиберий. — Ведь ты всегда обладала храбростью и стойкостью. Ты сопровождала мужа в походах, тебя любят солдаты, перед тобой преклоняется народ... Если вдруг ты решишь бороться за власть — у тебя появятся союзники. А меня ты ненавидишь и не откажешься свергнуть ради сыновей.

На полных губах Агриппины возникла презрительная улыбка. В голубых очах сверкнули слёзы:

— Ах, трусость вам тоже свойственна, государь! Вы боитесь за свою жизнь после того, как боги покарали вас за убийство Германика! И потерять власть вы тоже боитесь. Хотя сначала лицемерно отказывались править, выступая в Сенате и не желая становиться кесарем!

От подобных речей все присутствующие испуганно смолкли. Обычно Тиберий не позволял, чтобы его поносили, и даже за меньшие оскорбления бросал людей в тюрьму. Но в этот раз он держал себя хладнокровно и невозмутимо.

— Ты, Агриппина, считаешь меня виновным в том, что не царствуешь? — спросил он.

— Многие знают, что мой дед Октавиан гораздо больше хотел видеть кесарем Германика, чем вас! Германик всё же считался вашим преемником, Тиберий! И его любили римляне! Вы, опасаясь, что он вас свергнет, решили от него избавиться, — Агриппина зарыдала, охватив голову руками. — Не хотела я царствовать! Я хочу одного — справедливости!