Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Ныне развод не в моде. Об отрицании брака, думаю, нечего и помышлять»[525].
Приближался срок родов, и наш герой счел за благо перебраться в свое владимирское поместье Ундол. В конце июня он уже живет там и решает обосноваться здесь надолго:
«Я решился все забрать сюда в Ундол из Москвы, то есть тамошнего моего дома: людей, вещи, бриллианты и письма. Чего ради приятель наш Петр Афанасьевич Борщов на подводах, и я его униженно просил долее суток в Москве не мешкать» [526].
Варвара Ивановна родила в августе 4 числа мальчика, нареченного Аркадием, то есть счастливым. И он действительно оказался таковым. Если с супругой своей более знаться Суворов не желал, лишь выплачивал ей ежегодно небольшое содержание, то сына своего признал уже к 1795 г., что видно из благодарственного письма к императрице от 28 сентября 1795 г. Оно было написано в ответ на пожалование ему имения Кобринский ключ в Брест-Литовской губернии:
«Всемилостивейшая Государыня! Великие щедрости Вашего Императорского Величества ко мне изъявляемые, коими и юный сын мой имел щастие быть удостоен…»[527]
Первые десять лет мальчик воспитывался у матери в Москве, в 17951797 гг. жил в семье своей сестры Наташи, ставшей в это время графиней Зубовой, с 1797 г. жил у дяди Д. И. Хвостова. Все эти подробности показывают нам, насколько темны и противоречивы оказались семейные отношения полководца. Сегодня можем мы сказать по этому поводу лишь: «Увы! Бог ему судья».
Всю вторую половину 1784 г. и большую часть 1785 г. провел Суворов в Ундоле. Сохранившаяся переписка рисует нам его вдумчивым и рачительным хозяином – черта, явно унаследованная от отца. В отличие от многих помещиков того времени, он не был привержен барщинному хозяйству и отдавал предпочтение оброку, то есть был склонен к наиболее прогрессивному способу ведения хозяйства. Дело здесь было не в отвлеченной гуманности, а в понимании, как рационально вести хозяйство:
«По настоящим обстоятельствам к удобрению моей экономии московские и рождественские[528] продукты продать, им интересною для меня ценою и сие основательное правило твердо хранить ныне и впредь текущее время»[529].
Так писал Суворов своему управляющему из Ундола. То есть продукты, которые должны были идти на барский обиход, он предпочитает превращать в деньги, необходимые для «удобрения» своих доходов. Из текста этого же письма можно судить, что и в Кончанском крестьяне были на оброке:
«В Новгородских моих деревнях я никогда не бывал. От держания беглых и многого разстройства при трехрублевом оброке бывшие богатые Шуваловские крестьяне[530], слышу (хотя странно), что частию они раззорились Нет ли тут каких злоупотреблений в разных посылках людей на работы?»[531]
Дворовые люди не должны сидеть без дела, так же им в Рождествено выращивать некоторое количество птицы и поросят на господский стол, а ежели он не приедет, «то можно и весь приплод от сего продавать»[532].
Но он не только рачительный в свою пользу хозяин. Он постоянно в курсе состояния дел своих крепостных и, попечительствуя им, поддерживает как их благосостояние, так и мирской сход, общинное самоуправление:
«…На приказные расходы деньги мирские должен выдать особый поверенный мирской, которые он и держит из своих рук, а ходатаю-крестьянину денег никаких не надобно в избежание лихоимства, сопряженного с крестьянским бременем. Земли и пустоши покупать дозволяю всем миром, разверстывая разнообразно цену на богатых и неимущих, скудных и убогих.
В неурожае крестьянину пособлять всем миром заимообразно, без всяких заработок, чиня раскладку на прочие семьи совестно при священнике и с поспешностию.
Ныне повелите суки рубить в местах, определенных по мирскому приговору, и прежде удовольствовать лядиными скудных, а за сим уже достаточных совестным разсмотрением при священнике. Ибо, в случае малейшего налога от имущественных крестьян над скудными, в моем присутствии последует строгое взыскание за неприличность сию и недонос мне на сильных крестьян. Солью торговать моим крестьянам поодиночке незаконно; когда соль покупать, то на это всем миром складываться старшим крестьянам на мирском сборе, сколько на какую семью потребно, и потому на покупку собирать с семей деньги, и как скоро привезена будет соль по наряду подвод от мира, то в те же сутки оную по семьям разделить. Непорядки сокращать мирскими наказаниями, но непорядочного в рекруты отдавать не можно; понеже малолюдствуют от того семьи и страждет крестьянское хозяйство…»[533].
Эти письма принадлежат перу нашего национального военного героя, они рисуют нам его во всей полноте человеческой личности не только как полководца, но и как дворянина-помещика. Они показывают, что забота его о солдатах коренится в заботливости о своих крестьянах. Именно поэтому он и есть образец отца-командира, хорошо знающего и понимающего жизнь простого русского человека. Он выписывает с московского почтамта газеты и ежегодные тома французской «Энциклопедии Дебульон»[534] или же книгу Б. Ле Бовье де Фонтенеля «Беседы о множественности миров»[535], и он же скрупулезно и здраво наставляет своего новгородского управляющего в необходимости поддерживать мирское самоуправление и не утяжелять крестьянского бремени[536]. Ну что тут еще сказать? Суворов настоящий русский человек.
Толкуя о семейной беде нашего героя, прожили мы этот непростой для него 1784 год. В ноябре он был пожалован большой золотой памятной медалью на присоединение Крыма к России. Медаль эту и послание Потемкина, ее сопровождающее, получил он в селе Ундол под Владимиром, за что тут же 22 ноября выспренно благодарил своего начальника и покровителя[537]. Однако настроение Суворова неустойчиво, и одинокие вечера в ундольском барском доме действуют на него угнетающе. Декабрьский ветер, завывая в печных трубах и бросая пригоршни снега в окно кабинета, пробуждает в нем тяжелые и горькие мысли о том, что ему месяц назад исполнилось 55 лет, жизнь его клонится к закату, одиночество сосет его сердце. Одной хозяйственной суетой да крепостным театром не успокоить страждущую душу. И он берет лист почтовой бумаги и изливает все, что накопилось на сердце у него, человеку, который кажется ему в эту минуту самым близким, самым могущим понять его боль, его тяжесть, а может быть, и его одиночество. Он пишет поздравление с Новым годом Потемкину. Пишет его с таким расчетом, чтоб поспело оно в стылый Санкт-Петербург к самому празднику. Чтобы посреди радости и веселий размягчившийся сердцем князь Григорий Александрович прочел его и помог: