конечно, обоих заковать. Обо всем приходится думать самому, положиться не на кого. Находчивости тоже ни у кого ни на грош.

Он завернулся в одеяло, закрыл глаза. Решил: «Терезе об этом ни слова, а то она, подлая, начнет царапаться и кусаться». Он зажмурился, постарался вообразить, что она лежит рядом, — и заснул.

Около десяти он вошел в управление. Инспектор Фогельзанг начал было подробно докладывать ему о самоубийстве обоих заключенных, но Венер небрежно махнул рукой.

— К чему? Их надо было заковать. Я забыл сказать вам. Так или иначе, красные получили маленький урок. Теперь они и носа не высунут.

После обеда ему непременно нужно выехать обратно в Вальядолид, добавил Венер, там ждет срочная работа. Безотлагательная. На самом деле его тянуло к Терезе.

Охоты ехать на фронт, в Теруэль, если говорить серьезно, у него не было ни малейшей. Этот убийственный холод, да еще, может быть, окажешься в горах, в самых примитивных условиях — тут и окочуриться недолго.

Он поехал в отель в надежде встретиться в ресторане со своим спутником. Но полковник уже отбыл — не в Венто, а в Сарагоссу… Гм! В Сарагоссу!..

Как только Венер переступил порог своей квартиры, Тереза затараторила так быстро и возбужденно, что он еще меньше обычного понимал ее испанский язык. Одно он понял: произошло что-то серьезное. Все время повторялись слова: покушение… смерть… инспектор Фогельзанг…

Он оставил Терезу и побежал в кабинет звонить в Бургос.

Фогельзанг отрапортовал: большая неприятность. Произведено нападение на магазин ювелира Мануэля Кристобаля Тороса.

— Ювелира? — переспросил Венер. — Того, что выдал нам трех коммунистов?

— Да, разумеется, того самого, — ответил Фогельзанг.

— Разумеется? — крикнул Венер. — А преступники?

— Преступники скрылись. Но у меня есть кой-какие улики.

— Что за улики?

— Записка.

— Записка? Какая же записка?

— На дверях лавки была приклеена бумажка, и на ней написано: «Предателям нет места в Испании!»

— И это все? Все ваши улики? — крикнул в трубку Венер.

— Я надеюсь… Я думаю… Приложу все усилия…

Венер в слепом бешенстве швырнул трубку на письменный стол.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

I

Было раннее утро. Бригада шла по узким горным тропам — батальон за батальоном, рота за ротой, взвод за взводом. Цепь растянулась на километры. Сзади плелись лошаки, нагруженные пулеметами и противотанковыми пушками, боеприпасами и необходимейшим провиантом. К полудню чуть-чуть потеплело, хотя бледное зимнее солнце вряд ли могло одаривать теплом. Марш начался при шестнадцатиградусном морозе, и бойцы поверх плащей накидывали одеяла, завертываясь в них с головой. В этом облаченье они походили на контрабандистов.

Вдалеке словно бушевала гроза. Это все еще продолжались бои за Теруэль.

Командир батальона Макс, комиссар Отто и Вальтер шли впереди. Макс, против обыкновения, был разговорчив.

— Когда мы в первый раз стояли под Теруэлем, у нас еще не было военного опыта. Энтузиазм громадный, а военные знания — весьма скромные. И как ни велик был энтузиазм, мы потерпели неудачу. Пришлось повернуть от самых ворот.

— Вы дошли до города? — спросил Отто.

— Почти. До города было рукой подать.

— А что это за город — Теруэль? — спросил Вальтер.

Макс на ходу обнял Вальтера одной рукой, а другой показал вдаль на высоту — голый общипанный склон без деревца, без кустика, настоящая пустыня.

— Думаю, — сказал он, — что, когда был основан Теруэль, полоса гор над побережьем Средиземного моря была райским уголком — с лесистыми склонами и плодородными долинами. Иначе как мог бы возникнуть этот город с его мавританскими дворцами и грандиозными акведуками, с его старинными стенами, светлыми зданиями, воротами и башнями? Еще и сейчас он высится на скалистом горном массиве, точно высеченный рукою скульптора город из арабской сказки…

— На этот раз мы его взяли, — сказал Отто. — Марокканцам и фалангистам в Теруэле вчера преподнесли жестокий сюрприз.

— Какой сюрприз?

— Ты разве не слышал, как наши взяли старый город?

— Нет. А как?

— Я ведь был в Морелле, — начал Отто. — Туда приезжал генерал Вальтер. Кажется, инспектировал батареи. Он-то и рассказал, что произошло в Теруэле. Поздно ночью пятый корпус на грузовиках, оснащенных прожекторами, ворвался в горную часть города. Фашисты — в домах и за баррикадами — были до такой степени ослеплены, что забыли и думать о сопротивлении. Старый город, с его многочисленными кривыми улицами и естественными препятствиями, заняли без больших потерь. Взято в плен около пяти тысяч марокканцев и фашистов.

— Казалось бы, безумная мысль! — воскликнул Вальтер. — Но воистину светлая… Можно ли защищаться против такой массы света?

— А вот под Мадридом, — снова заговорил Макс, — однажды ночью марокканцы прорвались на наши позиции и почти не встретили отпора, так как испанские друзья отправились по домам спать. Марокканцы форсировали реку и проникли в город. На рассвете наши испанцы вернулись и увидели, что произошло. Бешенство их не знало границ. Они готовы переносить всю тяжесть войны, война есть война, но драться ночью, когда каждый порядочный человек спит? Нет, это подлость, трусость, для которых нет оправданий. Как ни быстро марокканцы форсировали ночью реку, их еще быстрее прогнали днем. Преследуя бегущего врага по пятам, испанцы, в свою очередь, могли бы прорвать неприятельскую линию фронта. Но нет, отвоевав оставленные вечером позиции, они почувствовали себя удовлетворенными. Нападать на растерявшегося врага, воспользоваться его замешательством, добиться легкой победы — это они считали ниже своего достоинства. Да, таковы были наши испанские друзья год назад; таковы они, по сути дела, и сейчас, только обогатились военным опытом. «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях», — эти великие слова героини свободы Пасионарии типично испанские.

— Но теперь они бросаются в бой, превращая ночь в день, — сказал Вальтер.

— Изобретают даже новое оружие — прожектор, — подхватил Макс. — Сколько скрытой энергии дремлет в этом народе, который веками душили своей «опекой» и угнетали идальго и чиновники, капиталисты-клерикалы и клерикалы-капиталисты. В промежутках между боями испанские товарищи учатся читать и писать, интересуются борьбой русских рабочих и крестьян. Они хотят учиться, учиться и еще раз учиться. Для крестьянского парня, надевшего мундир республиканской армии, день, когда он послал в родную деревню первое, написанное им самим письмо, — великий праздник. Это начало новой, свободной жизни с большим и прекрасным будущим. Я люблю этих людей и счастлив, что мне дано право бороться вместе с ними.

Бригада обошла огромную скалу, высунувшуюся на самую дорогу. По эту сторону горы гром орудий был значительно сильнее.

Вот оно — поле битвы.

II

Мюлетон — так называется высокое, скалистое плоскогорье, расположенное под самым Теруэлем и в это время года сплошь покрытое снегом. Здесь непрерывно раздавались взрывы снарядов, взвихривались тучи земли, и в воздухе проносились громадные куски скал,