Потом настал канун Солнцестояния. Мы с Альтой поссорились, потому что она отказалась идти на деревенский праздник; потом поссорились еще раз — я назвал ее избалованной и сказал, что ей пора забыть о Дарне и найти ему замену; потом извинился, но она влепила мне по ушам, и мы снова поссорились. В конце концов мы пошли на праздник, где деревенские развели большой костер, однако веселиться не хотелось; пиво горчило, отец хлебнул лишку и чуть не подрался с Мартином Купером, мама бросилась их разнимать; я отвернулся, но взгляд мой тут же упал на Альту, стоявшую чуть поодаль с девчонками. Те, как водится, нарядились в лучшее и повесили на шеи гирлянды из живых цветов, а на запястья надели цветочные браслеты. Но если на ярмарке в День Пробуждения Альта стояла в центре и вся светилась от счастья, тогда как другие девушки бросали на нее завистливые взгляды, то теперь Сисси Купер подозвала ее и сказала: «Альта, иди скорее, послушай — Герти помолвлена!» Герти встряхнула волосами и произнесла: «Не убивайся, Альта, скоро ты найдешь другого». Мне захотелось врезать им обеим за их самодовольный тон. Но я знал, что гордость не позволит Альте уйти домой, даже если я возьму ее за руку и уведу прочь, поэтому я остался, и мать с отцом тоже. Мы смеялись и пели с остальными и вернулись домой на рассвете, как солдаты после проигранного боя, не получившие ранений и пытающиеся делать вид, что все обошлось.

Заснул я поздно, точнее, рано, как только сквозь калитку во дворе пробились первые косые солнечные лучи. Заснул не в кровати, а сидя на подоконнике; во сне меня преследовало печальное лицо Альты. Я знал, что виноват в ее несчастье. Что именно я сделал не так, я не догадывался, но не сомневался: вина за мной. Эта мысль навязчиво крутилась в голове и сводила меня с ума; впрочем, была от нее и польза — она не давала мне думать о другом. О Дарне.

Вдруг стекло, к которому я прислонился щекой, задребезжало. Я вздрогнул и резко выпрямился, очнувшись ото сна, и тут снова что-то ударило по стеклу.

Я открыл окно и выглянул во двор, прищурившись от солнца. Наступило утро, и уже нещадно пекло.

— Фармер, — позвал Дарне, — почему никого нет? — День Солнцестояния, — ответил я. — Все спят. Где ты был?

— Спускайся, расскажу. — Он наклонился и погладил Кляксу, которая восторженно нарезала вокруг него круги.

Я поспешно натянул чистую рубаху и вытер с подбородка засохшую слюну. У двери Альты ненадолго остановился,мне хотелось отомстить ей за то, что надавала мне по ушам, но заставил себя постучаться.

— Альта! Дарне приехал.

Скрипнули пружины кровати: она встала.

— Передай, что я не хочу его видеть, — ответила сестрица, и я услышал, как она прошлепала по полу к комоду, где хранилась ее лучшая ночная рубашка.

Спустившись с лестницы, я выбежал во двор, на ходу впрыгнув в башмаки. Дарне рассмеялся.

— Вид у тебя... потрепанный, — сказал он.

— Мы до рассвета жгли костер, — объяснил я. — Потом пришли домой, покормили скот и легли спать. В День Солнцестояния спят до полудня. Даже отец. Выходной же. — О. Прости, я не...

— Ничего, — ответил я, пожалуй, слишком поспешно. — Я рад тебя видеть.

Мы замолчали. Дарне наклонился и потрепал Кляксу зауши.

— Альта не желает с тобой разговаривать, — сказал я. — Жалко.

— Но, кажется, она просто хочет, чтобы ты упрашивал ее выйти. А потом стал молить о прощении. Как там у девчонок принято.

— Ho ТЫ -ТОхочешь со мной разговаривать? — Да. Как видишь.

— Вот и отлично. Тогда пойдем. — Не успел я зашнуровать ботинки, как он пристегнул поводок к ошейнику Кляксы и вышел за ворота.

— Дарне, — сказал я, наконец нагнав его, — а где ты был? Мы решили... то есть Альта решила... мы места себе не находили.

— Мне надо было подумать, — ответил он. — Подумать? Неделю?

— Я думаю медленно.

Он хотел рассмешить меня, и ему это удалось; но я все же заметил, как ловко он увернулся от ответа.

— И куда мы идем? — спросил я.

— Выгуливаем Кляксу.

Я двинулся за ним, радуясь прогулке по лесу и щурясь от золотистых солнечных бликов в зеленой листве. Лишь когда лес поредел, я понял, куда мы пришли. Под нами простиралась неподвижная река цветом чуть темнее неба, а на противоположном берегу высились руины замка. Мы никогда не ходили сюда, будто не хотели вспоминать день нашей встречи, но сейчас увитый глицинией замок совсем не походил на призрачный черный силуэт на фоне алого закатного неба, каким я увидел его тем зимним вечером. Я словно очутился в другом месте. Вдохнул полной грудью: с другого берега доносился пряный аромат гвоздики.

Мы обошли ров, осторожно ступая по мосту; Клякса бежала впереди. В маленьком дворике я остановился у колодца и задрал голову, подставив лицо солнцу. Свет слепил глаза, и я зажмурился, а когда наконец разлепил веки, башня и сте-, v , ^ >

НЫС Л И Л И С Ьв одно песочно-желтое пято, испещренное водными бликами и зелеными крапинками листьев, выше сияло ярко-голубое небо. У меня кружилась голова, не хватало дыхания, словно воздух был разрежен, и я невольно подумал: может, я еще толком не протрезвел? Протер заспанные глаза и отвернулся, чтобы не смотреть на солнце. И сразу перед глазами заплясали темные точки.

Дарне вгляделся в глубь колодца, словно надеялся увидеть что-то на илистом дне.

— Я хотел спросить тебя кое о чем, Фармер, — наконец заговорил он.

— Слушаю.

— Это насчет Альты.

— Она просто дуется, — отмахнулся я. — Если бы ты постучался к ней и стал умолять увидеться, она бы мигом тебе открыла. Теперь же она так просто не сдастся: придется подарить ей минимум две коробки засахаренных фруктов.

— Я не об этом хотел спросить.

Мне вдруг показалось, что солнце жжет нестерпимо. Я пожалел, что столько выпил вчера.

— Она оправится, — сказал я. — Ей всего пятнадцать, Дарне. Скоро она тебя забудет. Но только будь с ней помягче, прошу. Она пытается храбриться, но на самом деле...

— Да замолчи ты! — Он провел рукой по лицу, и на миг мне показалось, что он тоже не спал всю ночь. Он молчал так долго, что я уж решил, это нарочно. А потом произнес:

— Я думал попросить ее руки.

XV II

я вытаращился на него. Обычно я избегал смотреть на Дарне в упор. У него были темные глаза, но в солнечных лучах на радужке плясали янтарные и охряные искорки. Раскрасневшиеся щеки усеяны светлыми, почти незаметными веснушками. Он закусил губу, и я заметил, что зубы у него немного неровные, но очень белые. Я ничего не почувствовал. Все это время, столько месяцев мы ждали, пока он скажет эти слова или нечто подобное, и вот он произнес их; можно было успокоиться и жить дальше. Я смотрел себе под ноги и пинал камень у основания стены колодца. Глаза саднило от яркого солнца. Теплый воздух пропитался пресным цветочным ароматом и пах как выдохшаяся розовая вода. — Ясно...