— Что со мной? — задавала Настя вопрос.

— Всё нормально, — получала единственный, словно записанный на повтор, ответ.

Если бы в палате были соседки, Настя смогла бы хотя бы примерно разобраться в ситуации. Всегда найдётся «опытная» болящая, разбирающаяся едва ли не лучше врачей, и разъяснит всё всем желающим. Настя же сидела одна на кровати, в большой палате, выкрашенной в холодный синий цвет, с высоким пронзительно-белым потолком, и смотрела на экран выключенной панели телевизора.

Отчаявшись, девушка набрала номер Вилены. Если кто и сможет ей помочь, то жена отца, в этом не было никаких сомнений, но и здесь Настю ждало разочарование — автоответчик. Видимо, Настя попала на время важного совещания или экстренной пятиминутки, когда Вилена не возьмёт трубку, даже если небо поменяется местами с земной корой.

— Надя, — проговорила Настя в трубку. Было неловко снова обращаться к Наденьке, только сидеть в полной тишине без возможности услышать хотя бы слова участия, не получалось.

— Что значит «не знаешь»? Почему «не говорят»?! — возмутилась Надя, выслушав сбивчивый, спешный рассказ Насти. — Иди к постовой сестре, возьми свою историю и продиктуй мне всё, что написано, — тут же дала указание Надежда.

После десятиминутного препирательства с медицинской сестрой и категоричного ответа врача: «По телефону консультации не даём», Надя решительно заявила, что приедет и сама «разберётся со всеми».

— Не надо, — возразила Настя. — Ник приедет, Вилена… — девушка не успела договорить про Влада, что он рядом, в больнице, Надя категорично перебила:

— У Ника дежурство, может, он сейчас перезвонит, а может, через пять часов. Вилене добираться дольше, чем мне — километров на семьдесят, не считая пробок.

— Неудобно… — Настя всё ещё пыталась возражать, чувствуя себя неловко из-за своего порыва позвонить Наденьке. Ведь она уже взрослая, а всё ещё не в состоянии самостоятельно решать свои проблемы.

— Неудобно знаешь что делать? — фыркнула Надя. — Настён, ты напугана и не можешь сориентироваться, это нормально, правда. Мне всё равно нечего делать. Мчу! — на этом Надя бросила трубку, а Насте стало спокойнее.

Она всё ещё безумно переживала, чувствовала дрожь в кончиках пальцев. В животе не пропадало ощущение тянущей боли, от страха немели губы, становилось душно. Мысль, что скоро приедет некто, понимающий, что происходит, распознаёт термины и слова, которыми перекидывались врачи, пока находились в Настиной палате, успокаивала. Больница, медицинская терминология, названия препаратов — другая вселенная для простого обывателя, которым и была Анастасия Веселова.

— Веселова?! — услышала Настя за своей спиной. Говорила медицинская сестра, женщина лет сорока, худая, удивительно высокая и нескладная, в розовом костюме, больше похожем на пижаму. — Не успела поступить, уже шляется где-то! Капаться я за тебя буду? — шумела на весь коридор сестра. — Курить ходила? — медсестра потянула носом, без стеснения обнюхивая Настю, когда та подошла.

— Нет, — растерянно ответила девушка. — Я не курю.

— Хорошо, — удовлетворённо кивнула медсестра. — На коечку и ручку готовим.

— Капельницу? — уточнила Настя. Она ненавидела уколы, капельницы, медицинские процедуры. Прошло совсем немного времени после ангины, а до этого после пневмонии. Несчастные ягодицы и вены на руках Насти, казалось, только стали забывать об иголках.

— Капельницу, если хочешь ребёнка сохранить, а нет — так и скажи, дежурная бригада ещё здесь, вычистят. И тебе быстро, и мне без хлопот, — безапелляционно заявила женщина, разбираясь с системой.

— Нет! — Настя не поняла, насколько громко вскрикнула, прикрыв руками живот.

Весь ужас, животный, первобытный, глубинный вернулся к ней. Она мотала головой из стороны в сторону и понимала одно: она сделает что угодно, лишь бы малыш выжил. Капельницы, уколы, госпитализация до самых родов — всё!

Позже Настя наблюдала за неспешными каплями в системе и слушала рассказы Влада о Мюнхене, такие же спокойные и неспешные. Всегда эмоциональный оратор, Влад Веселов на этот раз говорил размеренно и тягуче, будто боялся спугнуть громкими звуками Настино спокойствие. Слова звучали всё тише и тише, сквозь пелену дрёмы, а потом девушка и вовсе уснула, чувствуя сквозь сон, как её руку с иглой в вене придерживает рука брата.

Казалось, ей только приснилась рука Ника, ловко справившаяся с иглой, и тихий разговор Ника с той самой сестрой, которая журила Настю. Они даже посмеялись немного, тихо-тихо, так, что Настя сквозь сон решила — ей чудится. И голос Влада Насте тоже снился…

— Всё-таки я не понимаю тебя, Ник, — тяжело вздохнув, сказал Влад. — Я, конечно, благодарен, что ты её не бросил, и вообще… Но не понимаю, — Влад ещё раз выразительно вздохнул.

— Чего ты не понимаешь? — Ник говорил спокойно, немного тише Влада, словно боясь разбудить Настю.

— Стаська — она ребёнок.

— Не начинай, — устало ответил Ник.

— Всё понимаю, ей девятнадцать, совершеннолетняя, к тому же… беременная. Плять, даже произнести страшно: «Настя будет мамой». Но она ребёнок. Посмотри на её реакции, поведение, мысли — она ребёнок! Просто не понимаю, как ты это терпишь. Благодарен, и всё такое, но не понимаю.

— А как ты Зуеву терпишь?

— Сравнил!

— Сравнил. Надюшка далека от идеала женщины, как я от русского балета, а ты ничего, держишься, больше десяти лет огурцом. Больше скажу, продержишься столько, сколько бог тебе отмерил топтать землю.

— Я Надю не терплю, я люблю её, прости за пафос.

— Бинго, Веселов! — Ник приглушённо засмеялся.

— Всё же Наденьку любить проще, — Влад издал звук похожий на хрюканье. — Никаких слёз, истерик, никакого детского сада.

— Никакой детской неуверенности, никаких женских сомнений, — продолжил Ник. — Зуева сказала — Зуева сделала, — переиначил он поговорку. — Серьёзно, Веселов, как ты её терпишь? Ты же умный мужик, карьерный рост нереальный, про доходы не говорю. Надя если и начнёт на масло для хлебушка зарабатывать, то не в этой жизни, а яйца в вашей семье точно не у тебя. Ты сколько раз ей делал предложение?

— Три, давно, ещё в студенчестве.

— И что? Она сейчас не может? У неё учёба, практика, интернатура, ординатура, диссертация?

— Если для работы надо…

— В Дюссельдорф на два года ей тоже надо было уехать?

— Три почти, — Влад громко вздохнул.

— На три… «Любить проще», — в словах Ника послышалась едва заметная усмешка. — Три года жил на две страны. Не надоело мотаться туда-сюда на «потрахаться»? Или завёл кого-то? Любой бы на твоём месте завёл, а потом и вовсе плюнул.

— Надоело, — Влад ответил с той же ухмылкой в голосе. — Во где сидел этот сраный Дюссельдорф! Раз пять порывался всё бросить, послать Надюшку к чертям вместе с хромосомными изменениями в туморах мочевого пузыря и простаты, только хрен там, — Влад ещё раз тяжело и громко, на всю палату, вздохнул. — Никто мне не нужен кроме неё. Даже изменить не могу, думать об этом и то не могу, в общем, всё ты знаешь…