– Я хотел бы в ближайшее время устроить еще один прием и подумал, что вы могли бы помочь мне с подготовкой.

Слава богу, это не первое, о чем она подумала, и не второе тоже. Но все же жаль, что нельзя делиться с ним мечтами.

– Как вам будет угодно, ваша светлость.

Лили встала, подошла к шкафу, достала карандаши и бумагу, принесла их на стол и разложила перед своей воспитанницей. Роуз немедленно взялась за дело. Она пыталась изобразить трех котов за чаепитием.

– Идите сюда, мисс Лили, – сказал герцог, подойдя к дивану у дальней стены. – Я боялся, что у меня ноги отнимутся. – С этими словами он с блаженным протяжным стоном опустился на сиденье. – Ну вот, так гораздо лучше. Придется нам заказать сюда новую мебель, раз уж я решил проводить тут больше времени. Этот стол и стулья не подходят для моих размеров.

Лили отважилась поднять на него глаза. Сердце ее гулко колотилось. Он сидел, вальяжно раскинувшись, вытянув руку вдоль спинки дивана, скрестив в лодыжках вытянутые перед собой длинные ноги.

«Угомонись», – приказала себе Лили.

Легко приказать, но трудно исполнить. Как ни старалась, она не могла не думать об этих насмешливо изогнутых губах. О его губах, что прижимались к ее губам. О его руках, что касались ее так, словно она сделана из хрупкого драгоценного фарфора, и в то же время таких сильных…

Она ведь не может запретить себе на него смотреть, верно? Хотя бы из соображений приличий. В противном случае она должна уйти прямо сейчас.

– Что именно вы бы хотели обсудить? – спросила Лили, сев рядом. Бедро ее почти касалось его бедра. А та его рука, что покоилась на спинке, того и гляди обовьется вокруг ее плеч.

Он убрал руку, и Лили сразу почувствовала горечь утраты. Но тут же сказала себе, что должна радоваться тому, что герцог, в отличие от нее, голову не потерял. Он наклонился вперед и уперся локтями в колени, сцепив руки.

– Я хочу пригласить гостей. Но это будет не обычный прием, – добавил герцог, всем своим видом демонстрируя, что он думает по поводу всех этих светских раутов. – Я хочу устроить праздник для Роуз. Чтобы она могла познакомиться с другими детьми, не только с детьми сестры Смитфилда. Хочу устроить так, чтобы она могла в непринужденной обстановке, играя, познакомиться с людьми из моего мира, который теперь стал и ее миром тоже.

– Что-то вроде первого выхода в свет, но только дебютантке будет не шестнадцать, а почти пять? – уточнила Лили.

Герцог улыбнулся, но как-то не очень радостно.

– Именно так. Для меня не секрет, что ей будут перемывать кости. О том, кем она мне приходится на самом деле, догадываются многие. Я хочу, чтобы все эти люди увидели ее воочию, увидели эту маленькую славную девочку, узнали, какая она.

При всей своей самонадеянности и порой вызывающей грубости герцог был наивен как дитя. Но кто она такая, чтобы указывать герцогу на его недостатки? Разве что…

– Могу я говорить с вами откровенно, ваша светлость?

Герцог нахмурился.

– Можете. Если перестанете меня в каждой фразе называть «ваша светлость».

Да, конечно, как она могла забыть!

– Хорошо, ваша… Неважно. Я хочу, чтобы вы были готовы к тому, что не все люди из вашего мира признают Роуз одной из них, сколько бы вы ни устраивали праздников и какой бы очаровательной девочкой она ни была. – Или как бы надменно, на отцовский манер, она ни поднимала брови, умудряясь при своем росте смотреть на всех сверху вниз. – Вы не можете держать под контролем всех, кто входит в ваш круг.

Герцог откинулся на спинку дивана и скрестил руки на груди. Лили радовалась уже тому, что ни один из тех, кто не захочет принять в свой узкий круг Роуз, не присутствовал сейчас в этой комнате и потому не мог видеть его лицо.

– Тогда им придется иметь дело со мной.

– Я… Я бы ничего не говорила, если бы Роуз не упомянула о том, что одна из ее новых знакомых спросила, как долго Роуз будет жить с вами. Роуз переживает, что вы ее куда-нибудь отправите.

Герцог стиснул зубы.

– Это лишний повод добиться того, чтобы как можно больше людей признали ее одной из нас.

Ни слова о том, планирует ли он отправить Роуз в приемную семью и когда это произойдет. Но, по крайней мере, пока она живет здесь, в Лондоне, он не собирается прятать ее от людей. И это уже что-то.

– Какой именно праздник вы бы хотели устроить?

– Такой, что понравился бы детям, – сказал герцог, и по его тону Лили догадалась, что он понятия не имеет о том, что такое детский праздник. – Разве викарий не устраивал ничего подобного для своих дочерей?

На этот раз Лили не вздрогнула от неожиданности при упоминании викария.

– Девочкам, разумеется, устраивали праздники на дни рождения. Было много всяких подвижных игр, угощение и, конечно, именинный пирог. – Примерно так же отмечали и ее дни рождения, пока Лили не повзрослела. А потом ее отец умер, и она пошла на работу. В бордель. И об этом точно не стоит рассказывать своему работодателю. Но в обсуждении праздников ничего предосудительного нет. – Если еда будет вкусной, компания – приятной и будет много всяких игр, дети точно останутся довольны.

– Я попрошу вас полностью взять на себя организацию этого мероприятия, – небрежно взмахнув рукой, заключил герцог, – поскольку я в этом совершенно не разбираюсь.

– Вы хотите, чтобы я занималась всем: от списка гостей до составления меню? – Лили слышала в собственном голосе непривычные и неприятные визгливые нотки.

Герцог смерил ее взглядом, который ее насторожил. Бровь его приподнималась как-то по-особенному медленно, и изгиб ее оказался иным, чем обычно. В этом взгляде было всего понемногу: скепсиса, насмешки, самонадеянности и любопытства. Гремучая смесь.

– Я нанял вас для того, чтобы вы занимались всеми вопросами, связанными с воспитанием и обучением Роуз. И я плачу вам жалованье. Вы знаете, что должны строить свою работу с Роуз так, чтобы девочка получала удовольствие от жизни, а не только знания. Вы отвечает за то, чтобы Роуз росла счастливой. И потому я требую, чтобы вы позаботились о том, чтобы все приглашенные и, разумеется, Роуз, провели время наиболее приятным для себя образом и при этом с пользой.

«Надменный осел!»

– Хорошо, – процедила Лили, глядя на свои стиснутые руки.

– Прекрасно, – весело сказал герцог. Он получал удовольствие, заставляя ее злиться, но это никак не умаляло его обаяния. По крайней мере, в ее глазах.

Лили в который раз угрюмо напомнила себе, что никогда не должна забывать, кто он и кто она. Между ними ничего не может быть. И точка.

Но воображение не желало внимать доводам рассудка, рисуя картины одну соблазнительнее другой. Как запретить себе мечтать? Как запретить себе строить предположения о том, что могло бы произойти между ними при ином раскладе?