— А глаза забегали… — сказала раскрасневшаяся Катя, уженичуть не похожая на удрученную жертву маньяка. — Уличила я тебя?

— Катерина, обвинения насквозь беспочвенны… И вообще,запахни остатки блузки и одерни то, что ты именуешь юбкой. Иначе я за себя неручаюсь, руки так и тянутся…

— Ну и протяни, — с провоцирующей улыбкой сказалаКатя, откинувшись на спинку и уже не придерживая разорванную блузку. — Ато две ночи не протягивал…

Петр поднял ее из кресла, в две секунды разделался с темипуговицами блузки, что ухитрились сохраниться после елагинской атаки. Катяприльнула к нему. тяжело дыша, юбка упала на ковер. Опуская ее в кресло, Петруспел подумать, что в Пашкином безумии есть своя система, и в самом деле,как-то по особенному возбуждаешься, держа в объятиях женщину, которую оголтелохотят другие мужики, настолько, что средь бела дня пытаются претворить желанияв жизнь. И тут же испугался — как бы не нахвататься от своего двойника такого,что потом сто лет не отделаешься… Гены ведь одни и те же?!

Необычность ситуации придавала сил и толкала на новыеподвиги. Прошло много времени, прежде чем Катя мягко высвободилась,расслабленно затихла в его объятиях. Не открывая глаз, засмеялась:

— Лучше бы ты в свое время с этого и начал — вместоизвестных глупостей. Может, я и испорченная, но ведь возбуждает — когдасобственный муж совращает в служебном кабинете… Паша?

— Что? — спросил он, блаженно зажмурившись.

— А ведь у тебя что-то очень уж ловко получается с этимкреслом, чувствуется привычка…

— Катенька, — сказал он беспомощно. — Давайвсе забудем и начнем все по-новому, все сначала?

— Хорошо, — ответила она тихо. — Старому я быне поверила, а вот тебе новому отчего-то верю, Савельев…

Он напыжился от гордости, но, поразмыслив, пришел к выводу,что взлетать на седьмое небо рановато: слишком многое оставалось непроясненными более того — откровенно настораживающим. Он даже в мыслях не мог решитьсяпроизнести — пугающим…

Вскочил, шлепнув по полу босыми ногами, кинулся кзалившемуся трелью селектору. Катя принялась торопливо одеваться.

— Ну вот, — кривя рот в нехорошей ухмылке, Сказалон, повесив трубку. — Появился молодчик на территории. Сейчас я с ним как следуетпоговорю…

— Паша! — она застыла с юбкой в руках. —Осторожнее! Он сумасшедший, точно тебе говорю! Ты бы глаза видел…

— Я тоже не подарок, — отмахнулся Петр. — Туту меня булавка завалялась, заколи юбку, плащик накинь сверху, сойдет… Потом ятебя сам домой отвезу.

— Паша…

— Не беспокойся, — бросил он на ходу. — Мылюди светские… временами. Светски поговорим…

И зашагал по коридору, стараясь не выглядеть бегущим.Сначала, в первый миг, хотел вызвать Елагина в кабинет и учинить разборку там,но по размышлении это показалось недостойным настоящего мужика. Мало ли какойоборот примет светская беседа, лучше уж проводить ее на вольном воздухе… Пашка,может, и вызвал бы на ковер — но не я…

Елагин как ни в чем не бывало стоял возле своей черной«тойоты», заменившей в качестве разъездной машины несчастный джипер. Кроменего, людей во дворе не было, что облегчало задачу.

Завидев Петра, Елагин его непринужденно окликнул:

— Никак марсиане прилетели, босс? Куда это вы галопомнесетесь? Старательно пытаясь сохранять хладнокровие, Петр подошел вплотную и,не

отводя глаз, сказал:

— Я тебя, по-моему, предупреждал… Оба сошлись на том,что это — последнее предупреждение. Кто-то мне по-мужски обещал с этим деломзавязать…

— Ты о чем? — невинно уставился на него Елагин.

— Где Катя?

— Катя? — дернул Елагин плечом. — Я откудазнаю? Я ж ей не нянька. Когда я ее последний раз видел, со второй космическойскоростью удалялась в сторону проспекта Мира, живехонькая и здоровехонькая.Ничего вроде бы с ней не могло стрястись…

Он осклабился, глядя простецки, недоумевающе — Петр отличнознал эти приемчики, призванные спровоцировать собеседника, вынудить его статьнападающей стороной, а себя самого, понятно, выставить жертвойнеспровоцированной агрессии. И потому собрал волю в кулак. Поиграем с ним в егоже игру, тоже умеем…

— Посмотри-ка мне в глаза, — сказал он.

— Смотрю, — безмятежно кивнул Елагин. — Ачто?

— Да ничего. Нормальные глазыньки, без следа Клиники.Тут кое-кто называет тебя сумасшедшим — на мой взгляд, совершеннобезосновательно, старлей. Совершенно. Сдается мне, никакой ты не шизик, апопросту наглая скотина. У меня такие В противогазе отжимались со всем рвением,пока в него же блевать не начинали. И упаси их бог при этом пернуть.

— Ты не особенно-то, штабная крыса, — не повышаяголоса, ответил Елагин.

— У меня такие, как ты, тоже, случалось, хренпосасывали со всем прилежанием. И добавки просили совершенно добровольно, чтобты знал…

— Ну вот и внесли ясность, — осклабилсяПетр. — Давай уж до конца внесем… Дерьмо ты, старлей. И совсем не потому,что рвешь на бабе лифчик, когда она того не хочет… Дерьмо ты потому, чтосначала даешь честное слово, а потом не соблюдаешь… Дешевка.

— Слушай, вице-полковник, — все так же простецкиулыбнулся Елагин. — Я искренне не пойму, чего ты дергаешься? Тебя наняли,чтобы постоял пугалом На огороде, вот и стой. Не поднимай кипеж. В конце-токонцов, это не твоя мочалка и никогда твоей не была. Трахай эту блядешку,сколько вздумается, но и другим не мешай. Коллективистом надо быть,милый. — Он мечтательно потянулся. — Знал бы ты, Как я ее гнул вотэтими ручками, шлюху белобрысую, как я ее на ощупь знаю… Положишь ей, бывало,ладонь на нижние губки, а она трепещет…

Он сумел-таки уклониться от первого выпада, но второй ударпропустил — и спиной вперед вмазался в бок «тойоты», все еще с наглой,высокомерной усмешкой, не успевшей погаснуть. Тут же с нереальной быстротойизвернулся, оказался на широко расставленных ногах, в сулившей неприятности стойке.Процедил сквозь зубы:

— А потом средним пальчиком вовнутрь, невзначай этак…

— Иди сюда, сука, — сказал Петр, отступая нашаг. — За все пальчики не говорю, а двадцать первый распинаю…

Отчаянно затопотали ботинки. Во дворе вдруг стало оченьмного народу — надежно их разделив, трое охранников встали плотной стенкой,двое сторожили Елагина, третий развернулся к Петру, готовый то ли прикрыть, толи перехватить. Сбоку появился Земцов, развел руками:

— Павел Иванович, а мы вас повсюду ищем…Пойдемте? — он стоял на дороге с вежливой непреклонностью. — Нечеговам тут делать, поверьте моему слову…

— и словно бы небрежно взял за локоть, с силой потянулк двери.

Петр подчинился — драться при куче свидетелей, тем более ссобственным шофером, было бы верхом идиотизма. Не барское это дело, в конце-токонцов…