Осознать то, как офицер норвежского гестапо ударил старшего поста, Готвальд Пооген сразу не смог, хотя происходило все прямо на его глазах. Удар ногой с разворота был чертовски силен и коварен. Что больше всего поразило Готвальда, так это то, что до самого их отъезда старший полицейский так и не пришел в себя.

Расстояние в двести километров их небольшая колонна преодолела уже ближе к вечеру – на заснеженной дороге, ведущей к усадьбе, даже пришлось зацепить «Кюбельваген» на буксир. Утомившийся Готвальд, выпивший почти бутылку коньяка, расслабленно откинулся на заднем сиденье машины и закрыл глаза. Удара, отправившего его в долгое беспамятство, он не увидел и все самое интересное пропустил.

Пробуждение оказалось крайне неприятным. Свое положение Пооген сразу же оценил как полностью безнадежное, а крики шарфюрера СС Курта Кольбахера, постоянно раздававшиеся в соседней комнате, только подтверждали это. Русские, а это были именно они, не церемонились с одним из радистов зондеркоманды, вырезая ему пули без наркоза.

Разговор с майором «Рейнджером» вообще обескуражил оберштурмбаннфюрера. Это был именно почти доверительный разговор, а не жестокий допрос. При этом майор поразил Густава просто-таки невероятной осведомленностью.

Даже он, Густав Пооген, не знал о том, чем занимается в «Дахау» доктор Зигмунд Рашер. Он и имя доктора Рашера слышал только однажды в доверительном разговоре со своим сослуживцем штурмбаннфюрером СС Патриком Вольфом, служившим некоторое время назад в гестапо Мюнхена. При этом майор так же легко назвал имя доктора «Смерть» и то, чем занимается Йозеф Менгеле, а главное, на ком тот ставит опыты в своих операционных и лабораториях. Человека, которого боялись все заключенные медицинского блока концлагеря «Аушвиц», английский разведчик назвал полным именем.

В то, что майор не имеет никакого отношения к советским парашютистам, Пооген поверил сразу. Русские не могли знать таких подробностей о лагерях смерти, а часовые смотрели на майора английской разведки как на пустое место – все его приказы дублировал невысокий, коренастый русский офицер. Вот его десантники слушались беспрекословно.

Англичанина подобное положение коробило, но он сдерживался. Вот только англичанина ли? В этом русском не было английской чопорности и вальяжного превосходства, которые так часто встречаются у граждан метрополии. Он был собран, уверен в себе и (Пооген припомнил реакцию своего недавнего собеседника) быстр в решениях. А еще его акцент. Английский язык этого русского был правилен, но говорил он совсем не так, как разговаривают англичане.

Что же он ему напоминает? Пооген являлся хорошим лингвистом, но сейчас он был крайне озадачен. Эта характерная буква «r».

Ну, конечно же! Северный диалект! Черт подери! Как же он мог забыть? У этого русского англичанина был небольшой ирландский акцент. В таком случае майор «Рейнджер» мог быть кем угодно, но только не большевиком. Немыслимо было бы предположить, что большевики специально обучают своих агентов английскому языку с характерным ирландским акцентом.

Первые американские и канадские пленные, с которыми Поогену приходилось общаться, проходили обучение недалеко от Белфаста в местечке Кэррикфергюс, что находится в Северной Ирландии, и иногда говорили точно так же. Ирландские пивные гостеприимно распахнули свои двери перед солдатами союзников Великобритании, и вместе с пивом эти американские и канадские солдаты усваивали и акцент своих недавних собеседников.

Как англичанина называют русские десантники? «Рейнджер»? Значит, он тоже может иметь отношение к первому батальону американских рейнджеров, что практически все погибли или попали в плен во время неудачного десанта на Дьепп в августе сорок второго года. Сомнений быть не может.

Майор упомянул о своем отце, Японии и Юго-Восточной Азии. Что там делать английской разведке? В Японии, да еще и длительное время? Очень похоже, что это американский разведчик, неумело прикрывающийся англичанами. Это предположение стоило проверить.

В руки англичан и французов ни Густаву Поогену, ни Фридриху Зомменингу попадать было нельзя. В лучшем случае вздернут на первом же попавшемся дереве, а о худшем не стоит даже и думать. Говорят, что французская гильотина – очень неприятная штука. Знакомиться с этой дамой почтенного возраста Поогену категорически не хотелось. Надо попробовать разговори́ть майора. В конце концов, он уже ничем не рискует.

* * *

«Рейнджер»

Первым, и это было само собой разумеющимся, заговорил раненый шарфюрер – радист из «Пумы». Деваться ему было абсолютно некуда. Радист уже во время операции без наркоза был готов говорить на все темы сразу, а потом я устроил форменный геноцид отдельно взятому эсэсовцу, и шарфюрер раскололся до самой ж… в смысле, до самой нижней части прямой кишки.

В общем, радист принялся спонтанно выдавать самые разнообразные и, казалось, совершенно не связанные друг с другом куски информации. Мы его сразу от остальных отделили и поселили поближе к командиру зондеркоманды, но так, чтобы тот крики шарфюрера слышал, а то, что радист нормальным голосом бубнит, – нет.

Говорить шарфюрер говорил, но ничего из того, что мне было надо, то ли не знал, то ли пока держал при себе. Рассказывал в основном про пытки и расстрелы, в которых его сослуживцы отличились. Сам он якобы технический специалист и «не был да не участвовал», но это и понятно: кто ж на себя расстрельную статью повесить захочет.

Сдохнуть в петле или быть зарезанным как скотина советскими десантниками радисту совершенно не улыбалось. Да и живым надеялся остаться. Все же радист знает значительно больше простых карателей, а вот всех своих сослуживцев начавший «колоться» эсэсовец вломил по полной программе.

Правда, еще через некоторое время полезной информацией поделиться говорливому шарфюреру все же пришлось. В общей массе пустопорожней болтовни мелькнуло некоторое количество конкретных сведений, но мне и того, что я услышал, было достаточно.

Специальная зондеркоманда оберштурмбанн-фюрера Готвальда Поогена была собрана из хорошо зарекомендовавших себя солдат отрядов СС «Мертвая голова» и постоянно металась от концлагеря к концлагерю. Маршрут был достаточно извилист, но всегда начинался в Варшаве.

Забрав в Варшавском гестапо несколько семей, причем это не всегда были евреи, но постоянно семьи с маленькими детьми, зондеркоманда последовательно посещала несколько концентрационных лагерей, забирая выделенных заключенных. Чехов, поляков, немцев, австрийцев, французов, литовцев, латышей, белорусов, русских, украинцев, евреев и цыган из всех вышеперечисленных стран. Причем в некоторых случаях им передавали заключенных, содержавшихся в полицейских участках.

Собрав, таким образом, несколько десятков человек, эсэсовцы передавали их другой, точно такой же зондеркоманде. Точек передачи было три: города Лодзь, Вроцлав (он под немцами Бреслау зовется) и Катовице.

Обычно после передачи заключенных зондеркоманда разделялась. Некоторая часть колонны, возглавляемая гауптштурмфюрером Фридрихом Зомменингом, куда-то уезжала, а оставшиеся эсэсовцы сопровождали небольшие колонны грузовиков на тщательно замаскированный и хорошо охраняемый аэродром, находящийся недалеко от старинного города Ополе. То есть на тот самый аэродром, о котором упоминалось в аналитической справке генерал-майора Малышева.