— Привет, пап, — говорит она. — У меня все нормально.

13 сентября. 27 дней после аварии

Отец общается с Лео каждый день — звонит по телефону или видеосвязи, и тогда Стефани на заднем фоне кричит «привет», улыбается и машет. Вскоре после начала учебного года они приглашают Лео на пятничный ужин, спагетти с фрикадельками. Лео возит еду по тарелке, потому что красный томатный соус слишком напоминает кровь: потемневшие волосы Нины, алые пятна на ее футболке, рассеченную щеку Иста.

— Зайка, если хочешь, я приготовлю тебе что-нибудь другое, — предлагает Стефани. Столовая в их доме выглядит как на фото из рекламного поста в инстаграме[15], а может, это она и есть. Огромным усилием воли Лео сдерживается, чтобы не оттолкнуть тарелку с криком: «Да как вы можете спокойно сидеть и жевать, будто все в порядке?!» Нет, она этого не делает. Берет себя в руки. Лео не хочет ранить чувства отца или Стефани. Знает, что в душе они тоже страдают, так зачем усугублять боль? Вдобавок ей до сих пор стыдно за тот случай на похоронах, за слова, брошенные мачехе. Однако сейчас Стефани смотрит на нее с ласковой улыбкой: — Дай знать, если передумаешь.

— Спасибо, ничего не нужно, — бормочет Лео.

— Как дела в школе? — интересуется отец.

— Нормально. — Лео вилкой разламывает фрикадельки на еще более мелкие кусочки, есть которые она тоже не будет.

Лео лукавит: в целом учебный год начался неплохо, но, как и предупреждал Ист, от многого ее воротило с души. Само собой, в школьных коридорах все так и пялились на нее — ждали, что она вдруг разрыдается, что ли? Лео понятия не имела.

Открытку с соболезнованиями ее семье, подписанную всеми учителями, Лео швырнула в шкафчик, не читая, а математичка миссис Пфафф («На каждое A я ставлю три F[16] — легко запомнить, прямо как буквы в моей фамилии!») задержала ее после урока и вложила ей в ладонь какую-то холодную металлическую штучку. «Мне подарили это много лет назад, когда умерла моя мать, — сказала она, стоя почти вплотную к ней, и от этой близости Лео стало ужасно неловко, даже хуже, чем в тот раз, когда они с Ниной покупали в аптеке тампоны и в очереди за ними стояла завучиха, которая тоже пришла за тампонами, а Нина после покупки помахала своей коробочкой и громко воскликнула: „Представьте себе, заливает!“ — Эта вещица принесла мне большое утешение», — прибавила миссис Пфафф и похлопала Лео по руке. Лео опустила глаза: на ладони лежал латунный символ бесконечности, потускневший и испещренный пятнами от времени. По крайней мере, тогда Лео успела добежать до туалета, прежде чем разреветься.

Ничего этого Лео не рассказывает, ограничивается общими фразами — типа, в школе все нормально, и да, все к ней очень добры, — после чего они с отцом и Стефани с мучительным старанием беседуют обо всем на свете, упорно избегая лишь одного факта — того, что за столом, рассчитанным на четверых, сидят трое. После ужина Лео предлагает помочь с посудой, но отец отвечает:

— Давай-ка лучше прокатимся, купим мороженого.

В итоге они сидят в машине на парковке перед «Молочной королевой», сияние неоновой вывески отражается от капота, а Лео с отцом едят выбранное по вкусу мороженое: он — пломбир с драже «эмэндэмс», она — сливочное со вкусом клубничного чизкейка. В память о сестре Лео хотела заказать любимый Нинин сорт, с молочным шоколадом и арахисовой пастой, но затем решила, что это нехорошо, едва ли не оскорбительно по отношению к Нине.

— Ну, — произносит отец, а Лео неожиданно ощущает резкий приступ головной боли и не может понять: это от мороженого или от чего-то другого? — Как дела, малыш?

Лео пожимает плечами:

— Не знаю, как ответить на этот вопрос.

— Ладно, спрошу еще: как там твоя старушка-мама?

— То же самое — не знаю, что ответить.

Отец молчит, невысказанные слова повисают в воздухе, потом он тихо произносит:

— Я волнуюсь за вас обеих.

Мог бы и не говорить. Лео и сама волнуется за них обеих. Мама взяла на работе отпуск без содержания и бродила по дому в черных спортивных штанах, часами смотрела телеканал о доме, ремонте и дизайне интерьера — передачи о чудесных переделках, когда в квартире меньше чем за час исправляют все, сделанное неправильно. Волосы сосульками свисали маме на лицо, темные усталые глаза ввалились. Иногда Лео садилась смотреть телевизор вместе с ней; иногда мама ее обнимала, а иногда — нет. И неизвестно еще, что хуже.

— Мама просто грустная, — говорит Лео, — вот и все. Когда-нибудь это пройдет.

Отец кивает, всем своим видом говоря: «Я с тобой не согласен, но сейчас выступаю в роли активного слушателя, как рекомендовали в подкасте про воспитание подростков». Откусив мороженое, он произносит:

— Я тут подумал, может, ты захочешь поговорить с кем-то еще помимо старика-отца…

Лео проглатывает раздражение, которое вызывает у нее его делано-непринужденный тон. Да просто скажи, чего ты от меня хочешь, хочется крикнуть ей, прояви, блин, себя родителем! Но вместо этого она пожимает плечами:

— Я и так говорю. — Если она и приврала, то самую малость.

— Правда? — удивляется отец. — С кем, например? С мистером Носком?

Лео закатывает глаза, ей почему-то обидно за плюшевого медведя.

— Меня попросили рассказать о Нине на общешкольном собрании, которое будет на следующей неделе. Я буду говорить сразу с кучей народа.

— В самом деле? — приподнимает брови отец. — А кто попросил?

— Директриса. — Сегодня утром миз Хенкс действительно выловила Лео в коридоре и сообщила, что в школе хотят почтить память Нины. «Ее у нас очень любили, — сказала она, и глаза ее увлажнились. Почти испугавшись, что директриса перед ней заплачет, Лео отвела взгляд. — Кроме того, мы попросили Иста подготовить видеоролик о Нине», — добавила миз Хенкс, как будто это должно было подсластить сделку или, напротив, пристыдить Лео, если бы она, в отличие от Иста, отказалась участвовать в мероприятии.

— И что ты ответила? — спрашивает отец.

— Согласилась. — Лео подозревает, что отныне