своим внезапным отчаянием. Улыбка еще не сошла с лица Иста, но глаза его не улыбаются. Нина — та всегда улыбалась во весь рот, а в моменты сильных эмоций ее глаза превращались в щелочки. Лео вдруг ощущает такую нестерпимую тоску по сестре, что ей приходится отвернуться. — Я спросила о тебе, а говорю о себе, — замечает она. — Как грубо.

— Не грубо. Нормально.

Ист умолкает, и Лео лихорадочно пытается заполнить тишину, как-то ее заглушить, чтобы не было так больно.

— Не знаю, станет ли тебе от этого легче, но Нина тебя очень любила.

Стиснув зубы, Ист кивает, а потом начинает часто-часто моргать. Уже поздно, и лиловые сумерки сгустились в ночную темноту; в отблесках люминесцентных ламп, горящих в окнах школы, его лицо выглядит осунувшимся и усталым.

— В тот вечер, перед аварией, я признался ей в любви.

— И она потеряла кроссовку.

— Да! — Ист смеется, раскатисто и звонко на фоне мерного гула городского движения. — Потом нас настигли поливалки, но по крайней мере я успел ей это сказать.

Нам пришлось бежать по траве. В ушах Лео звучит Нинин голос, тихий и счастливый, — звучит до жестокого близко.

— Она тоже тебя любила. Я знаю, хоть она мне и не говорила. По ней было видно.

Ист кивает, линия его подбородка то твердеет, то расслабляется.

— Об этом я все время и думаю, понимаешь? О том, что успел сказать ей о своей любви. Что она успела это услышать. И если ей было страшно, или холодно, или… она по крайней мере знала. И, возможно, от этого ей было капельку легче. Что за ерунду я говорю…

На коленки Лео падает слезинка, и только тогда она осознает, что плачет. На этот раз Ист не пытается ее утешать, и она ему благодарна.

— Она знала. — Лео торопливо утирает слезы.

Ист кивает, так же поспешно проводит рукой по глазам и тяжело вздыхает.

— Завтра будет отстойно, — объявляет он.

Лео смотрит на здание школы, представляет серые шлакоблочные стены, ряды шкафчиков и желтые двери кабинетов, ожидающие встречи с учениками.

— Да, — соглашается она. — Отстойно.

— Готова быть сестрой девушки, погибшей в аварии?

Лео невольно улыбается.

— Никогда и ни за что. А ты готов быть парнем девушки, погибшей в аварии?

— Не-а. — Ист спрыгивает с плиты, отчего испуганный Денвер подскакивает на месте. — Лео, я рад, что мы пообщались. Ты единственная, кто понимает.

— Я тоже рада. Как будто… Когда мы вместе, кажется, что…

— Что она тоже с нами, — подхватывает Ист.

— Да, именно, — шепотом произносит Лео.

Они проходят примерно половину квартала, а потом Денвер садится на землю и наотрез отказывается сделать еще хоть шаг. Лео собирается взять его на руки, но Ист ее останавливает.

— Погоди, есть идея получше, — говорит он и ставит песика на скейт прямо перед собой.

Зрелище такое милое, что Лео щелкает их на телефон: у обоих высунуты языки, Ист вскинул руку и показывает «козу».

— Приготовься к поездке мечты, Денв! — говорит он собаке.

Мама по-прежнему смотрит телевизор. Лео наливает в миску Денвера свежей холодной водички и дает ему вкусняшку в виде крохотной зубной щетки, затем поднимается на второй этаж и идет по коридору. В комнате у Нины темно, Лео хочет зажечь прикроватную лампу, но боится увидеть при свете, как здесь одиноко и пусто.

В своей комнате она достает из кармана телефон и отправляет сообщение: фото Иста и Денвера с подписью «Тебе бы понравилось». Секундой позже Нинин телефон издает мелодичный сигнал. Лео улыбается себе под нос. Посмотрев на себя в зеркало, она замечает, что ее глаза немного прищурены. Совсем чуть-чуть. В самый раз.

25 августа. 8 дней после аварии

Нину похоронили через восемь дней после гибели.

Об этом промежутке Лео не помнила почти ничего, в голове мелькали какие-то обрывки картинок и фраз, больше похожие на разрозненные кусочки одной из фотографий Иста, а не трехмерные воспоминания.

Ей помнилось, как громко зазвонил Нинин телефон в понедельник утром, почти через двое суток после происшествия. Так они называли аварию — происшествие, нечто такое, что случилось само по себе и чего никто не мог предотвратить, — как будто это не был пьяный мужик с четырьмя штрафами за вождение в нетрезвом виде, который на полном ходу врезался в их машину и убил Нину.

Когда зазвонил телефон, Лео и их с Ниной мама — мозг Лео всегда цепляется за этот факт, напоминает, что мама больше не «их», а только «ее», — так и подскочили. Они были на кухне, за окном — ясное теплое утро, и неожиданный звук прорезал тишину, словно звон разбитого стекла. Отец Лео в воскресенье уехал к себе домой, к Стефани, обратно в свою жизнь и свою постель, и Лео с мамой остались одни.

Она знала, что это глупо, знала, но, когда зазвонил Нинин мобильник, все равно подумала: «Может, это она!», и мама подумала так же — Лео видела это по ее лицу, и они обе встали, как будто вместе хотели поздороваться с Ниной.

После третьего звонка мама наконец решилась ответить.

— Алло? — сказала она раскрошившимся от горя голосом.

— Алло! — жизнерадостно воскликнула трубка. — Это организационный отдел Калифорнийского университета. Вы подавали заявку на экскурсию по кампусу. Я говорю с Ниной Стотт, верно? — Голос был до того громким и бодрым, что резал слух даже без подключенного динамика. Мамино лицо застыло, а потом сморщилось; она отложила телефон и закрыла глаза ладонями. — Алло? — повторила трубка уже менее бодро и уверенно.

Лео взяла Нинин телефон в руки. Ощущение было странное, словно она сделала что-то не то.

— Алло, — сказала она без вопросительной интонации. Сейчас ответы ей были не нужны. — Спасибо за звонок. Нина позавчера умерла.

В ту минуту Лео впервые пришлось произнести эти слова. Огромным физическим усилием она вытолкнула их из себя, в то время как мама согнулась над мойкой, уронив голову в руки. Женщина из