дел, зная об этом, купили по несколько экземпляров дорогих украшений. На «хвост» дамам «сел» шеф КГБ Юрий Андропов, обвинивший их в попытке спекуляции. Семён Цвигун, его заместитель, немедленно приехал на дачу к Леониду Ильичу. Тот прихварывал. Лежал на диванчике в своем кабинете. На вопрос Цвигуна, что делать, ответил:

– Судить девок по всем законам.

И отвернулся к стене.

Отец на эту историю отреагировал по-своему:

– Увидел тут как-то Галку… – рожа опухшая, зад как аэродром, – натуральная торговка из овощного магазина! Журналистка, чёрт бы её побрал! Сколько она отцу крови попортила! Леонид как-то после её очередной выходки взялся за голову и говорит сквозь слёзы: «Я, Яша, грешник великий, иной раз думаю, зачем она родилась? Одна мука. А ведь она дочь моя».

Обычно я молчала, но на сей раз не выдержала и сказала:

– Что вы на неё всех собак вешаете? Она больная, несчастная женщина. Её лечить нужно.

После смерти генерального секретаря журналисты под руководством Юрия Андропова начали травлю его дочери. Писали о её любовных похождениях, об алкоголизме, без всяких доказательств, всуе, обвиняя в краже фамильных драгоценностей у цирковой актрисы Бугримовой, к которой она не имела никакого отношения. Чудовищный образ тиражировался во всех газетах и журналах. Обыватель смаковал и обсасывал детали её личной жизни, а тем временем Галина Брежнева, так же как и мой отец, помогала совершенно бескорыстно сотням людей. По её совету Леонид Ильич лично распорядился выпустить на экран фильмы «Белорусский вокзал» и «Калина красная», запрещённые партийным идеологом Михаилом Сусловым. Она много сделала для театра на Таганке и лично для главного режиссёра Юрия Любимова. Это благодаря ей Владимир Высоцкий мог свободно выезжать за рубеж. Трудно представить, скольким людям она помогла: доставала лекарства, «выбивала» квартиры, устраивала на лечение в клиники и пансионаты. И никто из тех, кто пользовался её добротой и благородством, не сказал ни единого слова в её защиту…

Высокое положение моего дяди полностью разрушило родственные отношения некогда дружного брежневского клана.

Когда мой отец остался один в своей квартире на набережной Шевченко, никто из семьи Леонида Ильича его ни разу не навестил, даже не сочли нужным выразить соболезнование по поводу смерти жены.

Его величество генеральный секретарь

Нет у тебя, человек,

ничего, кроме души.

Пифагор

Предки братьев Брежневых были из Курской губернии. Здесь, среди бескрайних полей и пашен, долгих пустынных дорог, ленивых мутных речушек с серебристыми ивами вдоль берегов примостилась небольшая деревушка Брежнево.

Наталья Денисовна Мазалова слыла местной красавицей. Илья Брежнев был пригож и хорош, но из бедной семьи. Подсел как-то к ней на посиделках и спрашивает:

– Кому, Наташа, ты рубашку вышиваешь?

– Тому, кого полюблю, – ответила девушка.

– На меня она будет маловата, – усмехнулся Илья.

Когда пришло время свадьбы, пошли разговоры, что Наталья стыд фатой прикрыла. Во время венчания ей стало плохо от ладана, чуть было в обморок не упала, но жених держал её крепко. Так и обвенчались, оба бледные, красивые, нарядные.

Илье было тридцать один, Наталье девятнадцать.

Первенца нарекли Леонидом. Илье имя не нравилось, хотел сына назвать Яковом в честь деда, но жене перечить не стал. Леонид, так Леонид, лишь бы был здоров. Но малыш часто болел, горько, не по-детски плакал. Наталья Денисовна вспоминала:

– Рыдал, как взрослый, так что в ушах слёзы стояли. Бывало, прижму его к себе, а он горит весь огнём. Я от страха все молитвы забывала, только шепчу: «Господи, пронеси нелегкая!»

Через три года родилась дочь Верочка, а еще через три – сын Яков, мой будущий отец.

* * *

Рабочие семьи в Каменском жили бедно. Одежда и обувь для детей не всегда были по карману. Младшие донашивали всё после старших. Штаны и рубашки, переходившие от Леонида к Яше, мать ушивала, а с обувью была беда – разница в возрасте шесть лет. Ходили до первого снега босиком, а в морозы отсиживались дома. До туалета, что дед построил во дворе, бегали в старых отцовских валенках или калошах. Как-то маленький Яша бежал по заледенелому двору, упал и сильно зашибся – колени и локти содрал в кровь. Прибежал домой – и на печь, чтобы мать не видела. Раньше воспитывали по-своему – за нерасторопность наказывали.

Двор для детей был в те времена вторым домом. Леонид и Яша хорошо усвоили основной закон уличных «джунглей» – без друзей не выживешь, пропадёшь, поэтому в братьях с детства было развито чувство товарищества. Некоторые ребята, с которыми Леонид гонял голубей, ходил в школу, в институт, работал на одном комбинате и воевал, позднее, когда он стал генеральным секретарём, составили его кремлёвскую команду. Товарищ он был драгоценный. Когда умер один из его самых давних и близких друзей Костя Грушевой, Леонид на похоронах рыдал, как ребёнок.

Драки в рабочих районах были делом привычным. Случалось, что и Леонид приходил домой с синяками. Мать, натрепав для порядка за вихры, ставила тайком от отца свинцовые примочки. Младший брат Яша драться не умел и только плакал, когда дети дразнили: «Яшка, красная рубашка, синяя штана, а сам как сатана». Леонид за него заступался редко и грозился добавить, если тот жаловался на обидчиков.

Когда ездили в деревню к старикам, парились в бане, до которой Леонид с детства был охотник. После бани пили чай с блинчиками.

Пекла их бабушка по старинке из гречихи и пшена. Зёрна толкли в большой деревянной ступе. Толочь приспосабливали детей. Маленький Яша, которому чаще всего выпадало сидеть у ступы, потому что «Лёнька отлынивал!», говорил, что эта работа ему была так противна, что блинчики он не ел, сидел в углу обиженный. Лёня смеялся:

– Ты, Яшка, дуешься, ну чисто мышь на крупу.

* * *

На Троицу принято было украшать двор и избу берёзовыми ветками. Дед Яков этот обычай не любил. Рвать ветки позволял только для заготовки веников. Брал в лес с собой внуков. Мой отец вспоминал, как трудно было ломать гибкие ветки берёзы, мучились, пыхтели, но дело делали. «Дед, – говорил Леонид, – зачем их ломать? Они ещё такие молодые». «Добренький нашёлся, – ворчал он, утрамбовывая в мешок ветки, – а кто первый в баню полезет париться? Не ты ли?» Долго по дороге домой слышал маленький Яша, дремавший под стук колёс, ворчание деда:

«Жалобщики… Людей жалеть надо, а не ветки, вон их сколько, рви – не хочу. Чего-чего, а леса в России хватает».

Иногда, возвращаясь домой, он показывал кнутовищем на далеко извивающуюся дорогу: «Вот по этому большаку шли полчища половцев