Маленькие перехваты дыхания ее открытий сотрясали не только его тело, но и его эго.

Она наслаждалась этим. Наслаждаясь его телом. Поверх себя. Внутри себя.

Эта мысль высвободила в нем нечто неожиданное. Терпение, которого он никогда не знал. Ошеломляющую нежность, которую он хотел постичь и от которой хотел уклониться. Это позволило обуздать его монстра, когда он распалял ее неискушенную плоть длинными медленными глубокими толчками. Это позволило ему сдержать свою грозную разрядку, пока ее голова не прижалась к матрасу и принялась напряженно метаться из стороны в сторону, а глаза закрылись.

Возможно, ему удастся высечь из ее тела два оргазма, прежде чем он отдастся своему.

Едва у нее вырвался хриплый крик, а ее женские мышцы начали напрягаться в ритмичных сжатиях, ему пришлось признать собственную глупость.

Она повлекла его с собой в бездну наслаждения. Сотворенную из резких вздохов и бессвязных стонов. Время слилось с грозой, когда вспышка молнии осветила ночь, ослепив их, как будто пронзив насквозь соединившиеся тела. Удовольствие, столь же горячее, как и иссушающее. Счастье, подобное ослеплению. И эмоции, столь же верные, как договор, который каждый подписывает с судьбой.

Грач так много раз терялся. В течение стольких лет. Но, потерявшись в ней, он понял, что обрел то, что мало кто из мужчин когда-либо обретет.

После своего первого раза Лорелея должна была бы почувствовать себя больше женщиной. Более взрослой или искушенной, что в ее возрасте было ожиданием нелепым.

Вместо этого она словно бы вернулась в более наивную молодость. Словно вновь могла играть. Словно у нее еще есть воображение, оптимизм и надежда.

Она чувствовала, что свеча не только окутывает их звонким светом, но он горит в ее венах. Мягким, золотым и теплым светом.

Лорелея была счастлива позволить ему обращаться с собой как с куклой – Грач намочил в умывальнике тряпку и вымыл их обоих, а потом, склонившись над ней великолепным телом, укутал ее простыней.

Она долго слушала бурю, ожидая, пока их дыхание успокоится. Его объятия казались чем-то самым естественным в мире.

Впервые за двадцать лет Лорелея была в безопасности.

Сонная, она проводила пальцами по очертаниям его татуировок, восхищаясь работой. Тигр на его груди стоял под азиатским водопадом, дракон горел в огне. Неопалимый.

На другой груди из зарослей тростника выпрыгивали камышовые кошки, тотемный медведь ревел на величественного оленя. Изображения других существ густо покрывали его торс. Странное млекопитающее с кольчатым хвостом. Акула настолько реалистичная, что готова атаковать. Змеи, рыбы, волки, лисы, хищные птицы со стеклянными глазами, индийские слоны с экзотическими отметинами.

Сколько боли, должно быть, он вытерпел, пока эти изображения вбивали в его кожу.

Она коснулась пальцами крошечных губ, призрака губ, закрыв прямоугольник, который они образовывали. Почти единственный рисунок не животного на его теле.

Когда наконец показалось, что молчание слишком затянулось, она спросила:

– Пенни за твои мысли?

Он вздрогнул от изумления.

– Нелепая сделка. Едва ли они так дорого стоят.

– Не для меня.

Его большая ладонь легла на ее волосы, осторожными движениями лениво расплетая ее неплотную косу и вытягивая ее длинные кудри, словно бы эти действия доставляли ему удовольствие.

– Ты избавила меня от мыслей, – проурчал он шелковым голосом. – Подарила мне спокойствие ума.

Она улыбнулась, подумав, что не сделала ничего, кроме как лежала и наслаждалась его телом. Его невероятным, красочным телом.

– Не слишком ли это потревожит твое спокойствие, если я задам тебе вопрос?

Снова этот изгиб, низко через живот. Сокращение точно определенных мышц и сухожилий, означающих его приятное дыхание.

– Ты можешь попросить меня вторгнуться в Китай прямо сейчас, и я найду способ сделать это.

У большинства мужчин это была бы шутка, но у него… никто не мог сказать наверняка.

– Зачем так много татуировок? – Лорелея провела по детально прорисованным лосиным рогам. – Зачем все эти животные?

Рука, гладящая ее волосы, замерла.

– Я был почти везде. Когда я видел этих существ в неволе или в дикой природе, я думал о тебе. Я хотел показать их тебе, и поэтому нанес на свое тело.

Она подняла голову, чтобы посмотреть на него.

– Ты серьезно?

Грач кивнул.

Недоверчиво она принялась рассматривать эти произведения искусства новыми глазами.

– Ты видел всех этих существ? А потом и привез их мне?

– Всех, за исключением дракона, разумеется.

– Разумеется, – эхом откликнулась она, приподнимаясь, чтобы сесть и закутаться в простыню. Ему бы она сказала, что от холода, но на самом деле оттого, что голой она еще чувствовала себя некомфортно.

Лорелея провела ладонью по его коже, скромно прикрыв его мужское достоинство.

– Где ты видел медведя?

– В Монголии. – Он положил руки за голову, рассматривая собственную топографию, словно бы с легкой заинтересованностью. Движение заставило играть его мышцы.

Боже, будь выбор за ней, он никогда не получил бы назад свою одежду.

– А волков?

– В Америке.

– А эту змею?

Он посмотрел.

– Это Черная Мамба, самая смертоносная змея из всех известных человеку.

Она прикрыла свой открытый рот пальцами.

– Ты ее поймал?

– Одна чуть не поймала меня, – уголки его губ тронула легкая улыбка. – В Африке к югу от Сахары.

Таким он ей нравился. Лев в покое, из мышц ушло обычное напряжение. Настороженную пустоту его взгляда согревало нечто почти… человеческое. Живое.

Ей хотелось спросить о его сегодняшних ночных кошмарах или о его мечтах, о будущем. Хотелось узнать, что случилось за прошедшие двадцать лет. Хотелось узнать, что случится дальше.

Но никакая сила на свете не заставила бы ее сказать то, что разрушило бы их первое не чреватое опасностью, страстью или болью общение.

Она хотела только быть в постели с Эшем, деля с ним не имеющую значения, не относящуюся к делу близость. Именно так она влюбилась в него в первый раз.

Теперь, вместо мальчика с холодными глазами и пустым прошлым, он был опытным мужчиной, который видел целый мир. И все же небольшие частички того мира он привез ей.

Одна мысль об этом растопила ее сердце.

– Что это за существо? – указала она на странное млекопитающее с большими глазами, которое, казалось, не вписывалось в чреду охотников, изображенных на теле самого свирепого хищника.