Раньше она этого не заметила, даже когда он стоял перед ней голый. Она так старалась не смотреть на него, что пропустила то самое подтверждение, которого все время ждала.

Здесь. На его груди. Под защитой свирепого тигра наверху и извивающегося змеей дракона внизу красовался рубиновый силуэт маленьких идеальных губ.

Ее губ.

Губ, чьим поцелуем она двадцать лет назад изгнала кошмар тьмы из его сердца.

У нее снова перехватило дыхание, когда уставилась на него во все глаза.

«Я знала, – подумала она, одновременно смиренно и окрыленно. Он лгал ей, но открытие правды вовсе не было для нее неприятным. Она не злилась. – Я знала, что Эш жив. Что он любит меня».

И вот доказательство.

Лорелея, удивленно подняв брови, посмотрела на него.

Губы у него превратились в ниточку, а глаза сузились. Воздух потемнел от угрозы. Теперь предупреждение. Вслед за обещанием.

Все высказанное и невысказанное повисло между ними, и впервые, насколько могла припомнить Лорелея, она не сомневалась в своем месте. Она должна была быть здесь. Сейчас. В этой кровати, с этим человеком.

– Идите, – с трудом переводя дыхание, сказал он. – Если вы не уйдете, Лорелея, я забуду…

Лорелея, не давая себе передумать, резко подалась вперед, прильнув к нему и остановив его слова отчаянным, бесхитростным поцелуем. Он сказал, что не возьмет ее, пока она не придет сама, и она к нему пришла.

Он пересек океаны, а она пересекла всего лишь коридор. Но казалось, что этим преодолен больший разрыв.

На сей раз она пришла за ним.

Он обнял ее и с мощной и легкой грацией привлек к себе, прижав к звериному теплу своего тела.

Лишь после этого он, будто спасая ее, с отчаянного смягчил поцелуй до благоговейного. Его рот не просто взял ее губы, а поклонялся им. Он весь был намного тяжелее ее. Гораздо больше, сильнее, но только не губы, вдруг оказавшиеся мягкими.

Он целовался так, словно не привык это делать. Без хитрых, соблазняющих уловок, без сдержанных отработанных движений. Он просто пил наслаждение из ее рта и возвращал его щедрыми затопляющими толчками.

Лорелея успела это позабыть. Этот поцелуй давал намного больше, чем ощущение теплоты и влажности.

У поцелуя был вкус. Неповторимый аромат. Чего-то дерзкого и наряду с этим утонченного.

У поцелуя был запах. В их дыханиях слились ее мята и его виски.

Поцелуй для Лорелеи был чем-то странным, непривычным. Другой человек так близко, что его едва можно видеть, черты лица и взгляд расплываются перед взором.

Лорелея, словно толчок, ощутила свою животную реакцию на одержимость, которую она увидела в этих глазах.

Ее лоно сжалось от ноющей пустоты, и, словно почувствовав ее желание, он коленом раздвинул ее бедра, разместившись между ее ног. Лишь барьер ее ночной рубашки отделял гладкий длинный ствол его возбуждения от прикосновения к ее страждущей плоти.

От проскальзывания внутрь.

Ее холодные пальцы ласкали его шею, а потом пробрались в вороньи пряди, такие же гладкие, как шелк.

Это было реально, и это было правильно.

Это был Эш. Ее Эш. Несмотря на все его протестующие возражения, Лорелея нашла его здесь. Нашла его в ночных кошмарах, от которых ей хотелось его избавить. Нашла его в темноте, которой он правил. В штормах, которые он вызвал.

Она нашла его и решила больше не терять.

Давление его губ стало настойчивее, его язык скользнул в ее рот сладострастными толчками, творя с ней то, чего она прежде не знала. Его поцелуй стал многими. Строфой поцелуев. Его язык вводил в ее рот поэтические слоги, его губы создавали метры и рифмы, приливы и отливы.

И его тело. О, его тело. Длинное, гибкое и смертоносное, ударявшееся в нее столь древними, столь мучительно страстными толчками, что они отзывались в самой глубине ее души. Там, где шепотки ее предков вплетались в тонко вытканный гобелен ее собственной композиции. Тот самый, который творился, чтобы танцевать под ним.

Ладонями она гладила его волосы, спускаясь по позвонкам шеи и мускулистой спине. Она нежно ласкала его шрамы, успокаивая его, чтобы он глубже в нее погрузился. Прижался к ней.

Но прижимался он не до конца. Он опирался на одну руку, а другая скользила по ее ночной рубашке, согревая дрожащую кожу под ней.

Он коснулся ее груди. Между ними пролетел приглушенный стон. Его. Ее. Она не знала наверняка. Стон был грудной, грубый. И сопровождался бурной реакцией с его стороны.

Прервав поцелуй, Грач откинулся назад, обеими руками схватил кружевной воротник ее ночной рубашки и одним плавным мощным рывком разорвал пополам.

Стыдливость заставила Лорелею дернуться, дабы прикрыться, но руки запутались в рукавах, которые он прижимал к ее телу, не давая ей пошевелиться.

Он молча смотрел на нее сверху вниз, как паломник на реликвию. Дикие глаза его горели.

Теперь Лорелея опасалась, что он мнил ее не той, кем она являлась. Не тощей калекой за тридцать. А женщиной. Искусительницей. Той, которая его соблазняла и возбуждала.

Всегда ли он будет видеть ее такой?

Грач не говорил ей ни комплиментов, ни банальностей. Он не назвал ее красивой. Это не требовалось. Лорелея видела его восхищение в страсти, обострившей его жестокие черты. В страхе, светящемся в его взгляде. В неровном дыхании и тепле его плоти.

Сегодня слова им отказали. Так много надо было сказать, но возможностей языка так мало, чтобы передать все, что между ними потеряно и обретено.

Это должно было произойти. Это слияние половинок. Это встреча фатальности их прошлого и неопределенности их будущего.

Он не возьмет ее. Не сейчас. Он обещал.

Сейчас отдастся она.

Поднявшись, Лорелея вслепую искала его рот, не в силах дотянуться до него, поскольку руки у нее все еще оставались в ловушке.

Он тотчас ответил, опускаясь на нее, целуя губы, а его руки исследовали ее тело там, куда не доставал взгляд. Он придавил ее своим горячим и жестким телом к прогибающемуся под ней матрасу.

Если прежде ее удивляло собственное спокойствие, теперь она боролась с другим чувством. Желанием двигаться. Извиваться пред ним, пока он тратил время, прижимая руки к ее телу. Он, черт возьми, утверждал, что хотел этого двадцать лет, так зачем он настойчиво прикасался к ней в тех местах, которые вообще не имели значения?

Он нежно целовал ее щеку, ухо, шею, его руки следовали за изгибом ее талии до бедер, следующих за гладкой равниной живота. Ведь ни одно из этих мест даже отдаленно не были чувственными? Просто безобидные части ее тела – он же, казалось, был рад обрести их. Поглаживать их. Исследовать их так, будто никогда раньше не прикасался к женщине.