— Сколько тебе лет, Топик?

— Боишься, Капитан? Не трусь, я уже совершеннолетняя.

— А где ты живёшь?

— Нигде. Иногда у друзей. Друзья у меня классные. Они голубые, живут коммуной… И я с ними. Они добрые.

— А родители?

— Папаня спился. Мне его жалко, но жить с ним не хочу. Мама с израильтянином, но он козёл паскудный. Все время ко мне приставал. Я однажды мамочке пожаловалась, знаешь, что она сказала? Что от меня не убудет. Я и ушла. Прибилась сначала к хиппи, а потом к голубым. Они ко мне не пристают, кормят, жалеют… Я им иногда завтрак готовлю. Могу и тебе приготовить, Капитан. Хочешь?

Джип подъехал к вилле, остановился, осветив фарами ворота. Натан с Мариной вошли в дом. Макс пошёл следом за ними, но остановился на пороге. На этот раз была его смена охранять покой босса. Рубик развернул машину и, заверив, что утром пригонит «Кадиллак», помахал рукой, и умчался в Тель-Авив.

Натан включил свет в холле.

— Богато живёшь, — небрежно сказала Марина, оглядывая обстановку. — Камин настоящий? Зачем он тебе? Тут и так жарко. А-а, понимаю! Престижно!

— Есть хочешь? Правда, не знаю, что у меня имеется.

— Не волнуйся, Капитан. Я сейчас что-нибудь придумаю. Где у тебя кухня?

Натан показал кухню, открыл холодильник. Кроме нескольких яиц, ветчины, заплесневелого хлеба и трех банок пива больше ничего не было.

— Не густо, — вздохнул он.

Марина быстро сварганила яичницу с ветчиной, разложила по тарелкам, взяла банку пива…

— Прошу, Капитан, кушать подано, — она тут же уселась за стол, и, не дожидаясь Натана, стала уплетать яичницу.

Он поковырял вилкой в тарелке, отставил в сторону, и достал из шкафчика бутылку водки.

— Тебе не предлагаю, ты ещё маленькая, — сказал он, наливая себе полный стакан.

— Капитан, ты алкоголик? — с набитым ртом спросила Марина. — Я с алкашом жить не буду. Мне папаши хватило.

— С чего ты взяла, что я алкоголик? — обиделся Натан.

— Пить в одиночку — последняя стадия алкоголизма, — глубокомысленно заметила Марина, отваливаясь на спинку стула.

— Философ! — засмеялся Натан. — Так бы и сказала, что ты тоже хочешь выпить.

Марина потянулась, прижмурив глаза, и стала похожа на довольную, сытую кошку. Натан невольно залюбовался ею. Она скрестила руки, взявшись за края балахона, и, слегка приподнявшись на стуле, резким движением стянула его через голову, взъерошив свои разноцветные волосы, отбросила в сторону, и предстала перед ним полностью обнажённой. На ней остались только узенькие чёрные трусики. Её маленькие грудки дерзко смотрели вверх. Отражённый мягкий свет освещал её сбоку, бросая лёгкие тени на впадины и выпуклости её тела. В таком виде она стала похожа на одну из тех египтянок, которые изображены на древних фресках — с их маленькими, холодными, надменными лицами, на женщин, для которых делались драгоценные погребальные уборы, на танцовщиц, которых хоронили вместе с золотыми маленькими антилопами.

Натан искренне залюбовался ею. Её тело источало невинность и естественность. Марина не предлагала себя, не играла, она была самой природой.

Глядя на неё, ему почему-то вспомнился другой случай, произошедший с ним ещё в Питере. Они с друзьями поехали в Репино на базу отдыха. Недалеко от базы располагался нудистский пляж, куда, напившись, Натан и отправился с приятелями. Не обременяя себя излишними хлопотами, ребята быстро скинули с себя плавки и, смешавшись с голой толпой, бросились купаться. Они быстро перезнакомились. В основном, там собирались художники, натурщицы, непризнанные поэты и писатели, артисты, их жены и любовницы… Возраст нудистов был самый разный, что несколько поразило Натана: от совсем маленьких деток до пожилых стариков и старух, не стесняющихся своих сморщенных членов и обвисших до пупа грудей, огромных животов и синюшных, выпуклых вен. Там не было места стыду, но не было места и разврату. Эти люди наслаждались свободой, демонстрируя свои тела, и с удовольствием рассматривали друг друга, пряча глаза за солнцезащитными очками. Когда Натан собирался уже уходить, к нему подошла женщина. Рядом с ней крутились двое малышей. На вид ей было лет шестьдесят, хотя тело было подтянутое, с выпуклыми налитыми грудями («после операции, наверное», — подумал он), покрытое ровным коричневым загаром. Возраст выдавала только морщинистая шея, повязанная цветным платком.

— Вы не поможете мне? — спросила она мягким грудным голосом. — Я возьму детей, а вы сумки. Моя дача здесь, рядом.

Естественно, Натан согласился. Дача действительно находилась недалеко, в ста метрах от пляжа. Женщину звали Клара, и была она бабушкой, на которую, занятые работой, дети, скинули внуков. Клара оказалась разговорчивой, милой женщиной. Наверное, в жизни ей не хватало общения, поэтому Натан в считанные минуты узнал всю её подноготную. Клара предложила ему бокал хорошего красного вина, и Натан, устроившись в гамаке, с удовольствием пил холодный напиток, наблюдая за играющими детьми.

Минут через десять Клара позвала его в дом. Он вошёл, пересёк комнату и остановился перед диваном, на котором лежала женщина, прикрытая лёгкой простыней.

— Я слишком много болтаю? — спросила она, глядя на него снизу вверх.

— Нет, вовсе нет, что вы… — выдавил он из себя, чувствуя за неё неловкость.

— Это все, что у меня есть. Нельзя построить жизнь на одной материнской любви. Дети — это дети, но должно же быть что-то ещё… Вы понимаете меня?

Он хотел ответить, но в этот момент она потянулась к нему и, схватив за руку, дёрнула вниз, так что он едва не потерял равновесия. Натан сумел удержаться и тяжело присел на край дивана, прижавшись бедром к её телу. Слабый свет, пробивающийся сквозь задёрнутые занавески, смягчал черты её лица, делал их почти миловидными. Она часто дышала, держа его за запястье, и её пальцы были холодны от возбуждения.

— У меня такая скудная и пустая жизнь, — прошептала она, — сделайте что-нибудь.

Натан вдруг почувствовал симпатию и жалость к этой женщине, такой одинокой и, наверное, несчастной. Он представил все её сильные и безысходные желания, бродившие в её теле и мучившие её несбыточными снами, бесконечные часы в одинокой постели, вечную неудовлетворённость и пытки воображения, которые довели её до этого безрассудства.

— Ты пойми, — жарко шептала она, — я не знаю, что со мной, я… я… просто хочу… Ну, что тебе стоит…

Клара выпустила его руку, и плечи её затряслись от беззвучных рыданий. Он хотел погладить её по плечу, но отдёрнул руку. Ей не нужна была его жалость, ей нужны были конкретные действия.

— Я дура, — пробормотала она.

— Нет, совсем нет, — он все больше и больше чувствовал неловкость. Ему хотелось уйти, но он не мог просто так бросить эту несчастную женщину.

— Только не будьте таким благоразумным, — она снова перешла на «вы», — Перестаньте проявлять своё милосердие и благородство. Идите к черту и оставьте меня одну. Я вела себя как полная дура, как шлюха, как проститутка, — она выплёвывала слова, глядя на него красными, ненавидящими глазами. — Я только хотела, что хоть кто-нибудь взглянул на меня, как на женщину. Я же не старая ещё! Я никогда не думала, что дойду до такого… такого позора! Уходите! Идите на пляж, там полно голых красоток!