К сожалению, Данил тоже не опоздал.

Впрочем, дальше все было к сожалению.

Сперва исчез вход в Желтый дом, потом однотипные головы – плотная шапка или платок, ниже маски и респираторы, некоторые с принтами Спайдермена, Путина или Трампа – перекрыли окна первого этажа по всему фасаду. Народ дотек до вечной гигантской лужи у газона вдоль проспекта Победы и решительно встал в эту лужу, кажется, впервые после митинга в честь встречи факела с огнем сочинской Олимпиады. Потом скрылись и газон, и часть проспекта, и улица Профсоюзов, отсекавшая площадь с другой стороны. Машины объезжали толпу аккуратно и не сигналя, а люди всё прибывали. Вместе с ними прибывал и шум, ровный и почти неразборчивый, как ропот рощи на ветру, но если напрячься, отдельные нитки гомона на несколько секунд сплетались в петли отчетливого разговора:

– Сколько всего, семьдесят?

– Пишут, под сто уже.

– Ну, значит, полтыщи. Вечно же занижают.

– Да ладно, тогда все бы знали, сейчас не скроешь. В больницах и места столько нет.

– Может, в область увезли или по домам оставили доходить. Все равно правду не скажут.

– Мой Димон в детсаду был, я как услышал, туда рванул – не, нормально, слава богу. У них там кулер, вода только привозная, я проверил – полная кладовка, на пару недель хватит.

– А если эта хрень дальше просочится? Ну, до артезианской глубины.

– Слушай, ну не, не должно.

– В водозабор тоже не должно было, там и фильтры, и всё. И от свалки до реки тоже полверсты раком – но вот ведь.

– Дожди потому что.

– Все равно, слушай, это же десятки метров, сотни. Пока просочится, отфильтруется всё сто раз. Потом, эти диоксины, если в воде, а не в воздухе, не очень опасны.

– Детишкам этим расскажи, которые померли.

– Погоди, говорили же, двое взрослых умерли, что, и дети тоже?!

– Нет, я про тех как раз. Там одному двадцать три, что ли, другой чуть постарше. Детишки, считай.

Лена поспешно уткнулась глазами в ладони и потерялась на несколько секунд в холодной серости без воздуха, запаха и смысла, а когда опять нашла себя сидящей на одной из скамеек, отчеркивавших площадь от Пушкинского сквера, толпа уже подступила вплотную, и в дальней от Лены части громыхали протолкнутые через мегафон яростные речи. Слух вылавливал только отдельные куски: «Касается уже всех», «Вопрос жизни и смерти», «Настал предел», «Должны ответить» – и вдруг зацепился за негромкий разговор по соседству. Потому что голоса были знакомыми.

– Толку-то. Главы нет, никого нет, городом кухарка управляет, и то в лучшем случае.

– Ну, тут все-таки и федеральные ведомства сидят.

– Господи, какие? Природнадзор и департамент лесного хозяйства? Они, конечно, мощно всё поменяют теперь.

– А кто тебе нужен, полпред?

– Ну или зам, или хотя бы федеральный инспектор.

– Еще бы они решали что. И потом, им тут по статусу не положено.

– Зато теперь приедут. Все до одного. Гром грянул, как говорится.

– Что в этом хорошего?

– А в этом что хорошего?

Лена увидела, как Иван повел рукой, захватив не только митинг, но и все вокруг, и снова затолкал кулак в карман. Он разговаривал с Артемом, который, как обычно, смотрел не на собеседника, а то в небеса, то на удерживаемый перед грудью манипулятор с экранчиком. Артем управлял дроном, нет, сразу двумя: один медленно перемещался по периметру площади, второй висел еле заметной точкой перед входом в Желтый дом, над выступавшими.

– Да уж, – сказал он, всматриваясь в экранчик.

– Ну чего там? Совсем жесть?

– Сам как думаешь? Накаляется потихоньку.

Артем огляделся, неловко кивнул Лене, Иван тоже кивнул, задержался на миг взглядом и опустил глаза.

Артем вполголоса, явно полагая, что больше никто не слышит, сказал:

– Спалят ща все нахер.

Лена пошевелилась, поняла, что ей все равно, попыталась дальше не слушать – не получилось.

Иван зло ответил:

– Да и как говорится… Они мне, суки, знаешь, что предлагали?

Лена посмотрела на него. Оказывается, ей было не все равно. Удивительно.

Иван заметил ее движение, запнулся и быстренько срулил с темы:

– Пускай теперь всему городу предложат, как вылезать из этого. Попробуют хотя бы.

Артем поводил пальцами по экрану и сказал с изумлением:

– Слушай, всему – не всему, но тут реально полгорода собралось. Ну не пол, ладно, но тыщ восемь, даже девять.

– Все равно скажут, что пятьдесят человек максимум было.

– На этот случай и записываем, – пояснил Артем. – Все запишем, в морду ткнем тварям, никакой блок не устоит. СМИ пусть сидят носом в жопе, трансляция все равно идет, там уже семьдесят – опа, сто пятьдесят тысяч смотрят. Щас ты выступишь, потом в ютьюб и мессенджеры вывалим – будут знать.

– Ну… – сказал Иван и поежился, собираясь. – Пошли, что ли.

– Вань, погоди, – сказала Лена.

Он остановился, посмотрел на нее, на Артема. Тот чуть кивнул и пошел, огибая народ и поглядывая в небеса, к перекрестку Революции и Лермонтова.

Иван торопливо подошел к Лене, присел рядом и заговорил, глядя в землю:

– Лен, все хорошо будет. Там больница нормальная, врачи тоже, я поспрашивал, я ж со всеми перезнакомился, когда руку мне тут собирали, отделение другое, как говорится, но ребята сказали, в инфекционке очень толковые спецы…

– Нет, погоди, – сказала Лена, ловя мысль, обнаружила, что по-бабьи держит себя за щеку, сложила руки на коленях и вспомнила наконец: – Вань, ты сейчас не выступай. Не время.

– С чего это? – удивился Иван. – Наоборот же, самое время, мы ж примерно такого и ждали. То есть…

Он неловко замолчал.

– Обстоятельства изменились, – сказала Лена, скривилась неожиданно для себя, но удержалась и пояснила, пытаясь удержать прыгающие губы: – Сейчас они виновного ищут. Кто под руку подвернется, тот и виновный. По принципу «Доказчику – первый кнут».

– И что?

– Ты выступишь – ты и подвернешься.

– И что? – повторил Иван, начиная злиться. – Посадят?

– Во-первых, могут, хотя вряд ли. Но могут. Во-вторых, и это важнее: заметят и перекроют все дороги. Вообще кислород перекроют.