– С чем именно вы справитесь? С тем, что у Митрофанова язва желудка и двенадцатиперстной, только-только залечили, но, если с диеты уйдет, сразу три дырки вот здесь?

Впрочем, на себе Митрофанова показывать не стала, даже ладошек из-под бедер не вынула, просто качнула подбородком и продолжила:

– С твоей ипохондрией справитесь, или чего ты такая бледная да дерганая? Может, просто авитаминоз, так его купировать надо бы. Тут у свекрови в темнушке вареньев стратегический запас, кушай, пока шанс есть.

Оксана усмехнулась и закинула ногу на ногу.

– Или вы со свалкой справитесь? Придумали, что с ней делать? Может, хоть вы придумали? А то Балясников не придумал, Крутаков не придумал, Гусак не придумал, – только придумали, что надо виновных вовремя назначать и арестовывать. Знаешь, да, три следака из Сарасовска приехали позавчера, вроде как для плановой проверки местных кол-л-лег? Думаешь, они правда следаков проверять будут или стрелочников по свалке искать? Думаешь, кого стрелочником назначат, когда опять народ на улицы выйдет? А он выйдет, потому что никто ничего не придумал, свалка гниет, а мусор все равно везти будут. Со всего Чупова, а потом малость нажмут, и с Сарасовска снова начнут, а потом со всего округа, а потом еще откуда – из Европы, из Китая, какая разница, свалка же есть, тонной больше – тонной меньше. Еще одного главу посадят, на него всё спишут – и можно дальше везти.

Оксана собралась встать, чтобы уйти от этого бессмысленного пережевывания скисшей конспирологии. Но Митрофанова страшным словесным напором словно прижала ее к стулу:

– Или вы с Бехтиным справитесь, который, считай, с аппаратом губера договорился, чтобы выборы отменить, а главу по конкурсу назначить – на кого Бехтин покажет? И губеровские не против, тем более что им Салтыков то же самое шепчет.

– Откуда вы про Салтыкова?..

Оксана сама не заметила, что перешла на «вы». Митрофанова зато заметила:

– Можно и дальше на «ты», мы ж почти родственницы теперь, по линии мужа. Если он, конечно, тебя в жены возьмет. Возьмет, как думаешь? Он же однолюб у нас, Даня-то.

Она улыбнулась и пояснила:

– Это я так считала – что однолюб и что у нас. А ты как считаешь? Тебя надолго хватит? Пока грудь не обвиснет или пока новая красотка с губами не появится?

– А я об этом не думаю как-то, – вполне искренно призналась Оксана. – У меня других забот…

Митрофанова неожиданно быстро и ловко перегнулась через стол и двумя мягкими, но решительными движениями ощупала губы Оксаны. Та шарахнулась, чуть не упав со стула, торопливо вскочила, вскинув руки, и спросила – неровно замерзшими зубами и сквозь грохот сердца:

– Вы что… Ты чего творишь-то?

– Прости, не утерпела, – легко сказала Митрофанова. – И впрямь натуральные, а я понять не могла, силикон или нет. Красивая ты.

Митрофанова потрогала свои губы, потом с испуганным недоумением вжала ладошкой глаз. Это ритуал такой, что ли, подумала Оксана с ужасом. Вытерла губы сперва ладонью, потом рукавом – и вдруг всхлипнула.

Митрофанова поморгала, глядя как-то мимо, снова убрала ладошки под бедра и сухо сказала, разглядывая Оксану:

– Эх, нежная какая. Непросто тебе будет. Прости, я не хотела.

– Ты скоро вообще ничего… – начала Оксана и, замолчав, торопливо полезла за салфетками.

Входная дверь клацнула язычком, низкий девичий голос сказал:

– Ку-ку. Мам, ты здесь?

– Заходи, Саш, – сказала Митрофанова, тяжеловато поднимаясь, и странно посмотрела на Оксану. Будто извиняясь. Будто Оксане ее извинения нужны. Будто они ей помогут.

В прихожей зашумели, толкаясь и шурша. Оксана не смотрела: она, отвернувшись к окну, аккуратно промокала ресницы салфеткой. И не слушала, по крайней мере, специально. Фразы Митрофановой падали сразу в подсознание, как отшлифованные годами гипнозные формулировки сектантского гуру:

– Все, все заходите, раздевайтесь. Как переночевали? Вот и отлично. У нас, конечно, сейчас не Сочи, прямо скажем, но если хорошенько накрыться фольгой, то жить можно. Саш, с Оксаной Викторовной знакомы уже? Ну, познакомитесь, думаю. Оксана Викторовна, побежали уже?

Оксана, не поднимая глаз и бормоча извинения, протиснулась мимо пары незнакомых парней, высокого и низенького, и двух девушек, одна из которых – видимо, та, что не в очень тесных джинсах, – была дочерью Данила. Надо было поднять глаза, посмотреть, поздороваться, но не было сил, не было возможности, не было желания. Хотелось тихо пореветь. Хотелось плюнуть Митрофановой в спокойную праведную рожу, объяснить ей, что все было не так, как она думает, что не уводила Оксана Данила, само получилось, и уж тем более никто не хотел делать эту умную, достойную, но убитую горем женщину несчастной и брошенной. Хотелось схватить за горло Салтыкова, прибить Бехтина, хотелось наорать на Данила, который пригрел гадюк и скорпионов на неширокой груди. Хотелось просто выйти, сейчас же. А выйти не получалось.

Ребята честно расступались, но больше мешали друг другу, чем освобождали дорогу, что их здорово веселило, а Оксану залпом, в секунду, довело до отчаяния. А деловитые добродушные фразы Митрофановой всё падали, неприятно толкая в затылок:

– Осмотри, Саш, владения, прикинь, что надо будет сделать, поможем. Окна первым делом заменить надо, у меня мастер хороший, поставит без щелочки и недорого. Алекс, да что ты как полузащитник, левее, вот так. Оксана Викторовна, там папочка не ваша? Не забудьте.

Оксана, уже с облегчением выскочившая было за дверь, беззвучно застонала, подумала, не плюнуть ли на документы, потому что сил же никаких, но собралась и пробурилась обратно и снова обратно. А Митрофанова все вещала:

– Так, мне бежать уже пора, а вы осматривайтесь не спеша. Саш, ключи сюда кладу, себе оставь, раз хозяйка, замки тут не меняли.

– Мам, да мы сейчас тоже рванем, мы ж на минутку.

– Ну смотрите. Чай если захотите, тут бутыли – а, пустые. Молодец папа. Ну, магазин вон, в окошко виден, там лучше воды купить. Из крана не пейте. Фильтр есть, конечно, но – лучше не надо, в общем. Или проверьте сперва, как раз тестер и пригодится.

– Да я раздал все, – сказал один из парней под общий смех. – Как-нибудь без чаю, спасибо.

Саша повторила:

– Мам, ну правда не до чаю, чего тут…

А другая девочка деловито сообщила:

– Не до чаю, да, а вот кофе ваш исключительный.

– Вот такого кофе, к сожалению…

Оксана выскочила на площадку и дробно застучала вниз по лестнице, ужасаясь мысли, что эта женщина может настичь ее и сказать что-нибудь еще, что заставит Оксану умереть или убить. Оксана была готова и к тому, и к другому, в высшей степени готова, впервые в жизни.

К счастью, женщина ее не настигла, и никто иной не встал ни между Оксаной и машиной, ни между Оксаной и офисом, так что она примчалась ровно к половине.