ошарашена этим риторическим замечанием, кроме Лейси, которая радостно выдает:

– Я уверена, что ты, Тони, не ошибаешься! На то ты и крутой бизнесмен!

Папа бросает в ее сторону отсутствующий взгляд, затем тянется к телефону. Мгновение спустя у меня в кармане слышится гудение, я нашариваю телефон и достаю его. Я знаю, кто это, но тем не менее у меня перехватывает горло, когда я вижу это слово. Папа. На экране телефона. Папа. Наконец-то.

Большой палец уже машинально тянется принять звонок, но я тотчас в растерянности останавливаюсь. Нет. Не глупи. Я не могу ответить, прячась здесь, под кустом, где всем будет слышно. Но не ответить я тоже не могу. Что же делать?

Сидя на корточках, я оцепенело наблюдаю за тем, как гудит телефон, в голове полный кавардак – и вдруг точно понимаю, что нужно делать. Тяжело дыша, на неслушающихся ногах я ретируюсь в сторону дома, подальше от праздничного стола.

– Она не отвечает, – слышится папин голос, когда я выпрямляюсь и на цыпочках семеню к задней двери.

Это я пока не отвечаю. Но скоро, очень скоро я дам о себе знать. И не по телефону. Лично.

Я передвигаю вешалки в гардеробе Бин и ощущаю беспокойство, почти нервозность. Мне хочется наладить отношения с папой. Действительно хочется. В нашей истории есть моменты, которые лишены смысла, есть моменты, которые, как кажется, делают примирение недосягаемым. Но ведь и Джо представлялся мне недосягаемым. Так что, пожалуй, нет ничего невозможного.

Только нужно найти подходящее платье. Это главное. Криста и Лейси со своими накладными ресницами и в безупречных нарядах все еще внизу, и я не допущу, чтобы они смотрели на меня с жалостью.

Я в считаные секунды пробралась в дом и взбежала по лестнице и сейчас развила лихорадочную активность. Мне хочется как можно скорее попасть на бранч. Скорее скорого.

Наконец нужное платье найдено – синее, с цветочным принтом и поясом, – и оно сидит на мне изумительно.

Я поспешно крашусь, катастрофу на голове приводить в порядок некогда, поэтому я подкалываю волосы блестящей заколкой Бин.

Напоследок, для куража, я брызгаю в себя бронзатором, смотрюсь в зеркало и опрометью выскакиваю из комнаты. Я лечу вниз по лестнице и на повороте вижу сквозь французские двери, ведущие на балкончик мезонина, праздничный стол. Хотя я спешу, но не могу отказать себе в удовольствии обозреть сцену с этого ракурса. Вид самый идиллический: семья собралась за красивым столом в залитом солнцем саду. Ветерок треплет флажки. Хрусталь и фарфор поблескивают на солнце. Все при параде, папа, как благородный патриарх, восседает во главе стола.

Вот вы сейчас у меня удивитесь – эта мысль щекочет нервы, и сердце начинает учащенно биться. Как же обставить свое появление? Я подойду прямо к папе. И скажу… что?

Папа, это я.

Нет, ерунда. Он и так знает, что это я.

Папа, давно не виделись.

Но это звучит так, как будто я его виню. О боже, может, пусть просто как пойдет…

С лужайки доносится взрыв аплодисментов, и я вздрагиваю: это Хамф изобразил на траве позу йоги. В дополнение к льняному костюму он надел кожаные шлепки и сейчас, с задранными к лицу ногами, выглядит не сказать чтобы комфортно.

Так, нужно понять, что там происходит. И прежде чем я успеваю осознать, что творю, я распахиваю двери на балкончик, окрыленная новым планом. Я буду стоять здесь, пока меня не заметят, а потом так небрежно скажу: «Всем привет!» – и посмотрю, как у них челюсти отвиснут.

Голос Хамфа, возникая откуда-то между ног, растекается в летнем воздухе.

– Как видите, мои внутренние органы координируются, – пыхтя, сообщает он. – Я чувствую поток о-ру, ощущаю ее. Она движется по моему телу, исцеляет недуги, которые встречает на своем пути.

– Он сказал: «Я чувствую, потоком сру»? – с озадаченным видом спрашивает папа у Джо, и тот давится напитком.

– О-ру, – говорит он, явно стараясь не рассмеяться. – Он сказал о-ру. Судя по всему, это концепция Спинкена.

– Потрясающе! – говорит Лейси, аплодируя. – Хамф, вам нужно заняться акробатикой. У вас природные данные.

– Лейс, продемонстрируй, как ты садишься на шпагат, – кричит Криста, когда Хамф раскручивается обратно. – Видели бы вы ее шпагат!

Но Лейси морщит носик.

– Не в этом платье, дорогая.

Пока меня никто не заметил, поэтому я делаю шаг вперед и облокачиваюсь на старенькую деревянную балюстраду. Мое платье развевается на ветру, я вслушиваюсь в разговор. Теперь-то они должны меня увидеть, верно? Может, стоит подать голос, размышляю я, и тут мое внимание привлекает пронзительный возглас Бин.

– Что? – обращается она к Кристе. – Что ты только что сказала?

У нее опрокинутое лицо, и у меня внутри все переворачивается. Что стряслось?

– Бин? – говорит папа, но сестра не реагирует на него.

– Они продали мою мебель, – с рыданием в голосе сообщает она Гасу. – Продали, не сказав мне ни слова. Мою мебель с Кроликом Питером. Она отойдет покупателям вместе с домом.

Я в полном шоке. Что они сделали? Что?

– Как ты мог! – говорит Гас папе, который, похоже, плохо понимает, что к чему. – Ты продал мебель Бин?

Папа сглатывает, он явно не в своей тарелке, а затем говорит:

– Криста?

– Покупатели пожелали приобрести кое-что понравившееся из обстановки, – оправдывается Криста. – С агентами все было согласовано. Ты не говорил о том, что мебель не продается.

– Какого черта этим занималась Криста? – взрывается Бин.

– Я просто помогала вашему отцу, – огрызается Криста. – В последнее время у него было дел по горло. Вам бы, дети, об этом помнить, вместо того чтобы приставать к нему из-за всякой облезлой рухляди.

– Мими бы знала. – Бин смотрит на папу страдальческим, негодующим взглядом. – Мими никогда бы этого не допустила. Я хотела забрать мебель к себе и поставить в свободную комнату. Я хотела ее для… – Она замолкает и, покраснев, отворачивается.

Для своего малыша, вдруг с горечью понимаю я. Возможно, изначально она хотела эту мебель для себя. А теперь хочет ее для малыша. Я с тревогой смотрю на сестру, и мне кажется, что ее терпение достигло предела.

– А знаешь что? – говорит она, неожиданно отодвигая стул. – Эффи была права. Она все это время была права, а я ее не слушала. Семьи больше нет. Мы уничтожены.

– Ну-ну, Бин, – встревоженно говорит папа. – Мы с этим разберемся, обещаю.

Но Бин, кажется, даже не слышит его.

– Я делала все, – дрожащим голосом говорит она. – Старалась поддерживать связь, старалась прощать, читала книги, слушала подкасты. Я пришла на эту гребаную вечеринку, сделала гребаную прическу, от которой болит голова, и хватит с меня.